"Элизабет Бойе. Воин и чародей ("The World of the Alfar" #4)" - читать интересную книгу автора

и полководцев. Асхильд, ты здесь? Дай мне руку.
Сигурд ласково сжал ее ладошку; Торарна бормотала что-то бессмысленное,
обращаясь к Асхильд, и наконец задремала. Дышала она неровно, чуть слышно,
но все же дышала. Он надеялся, что у нее достанет сил завтра рассказать
ему все еще раз и более связно. Сигурд все еще почти ничего не знал об
отце и матери, а сам ничего толком не помнил, кроме детских страшных снов
о большом пожаре. Он печально подумал, что эти сны могли быть памятью о
пожаре, в котором погибла его мать. Торарна ведь сказала ему, что история
будет печальной, и, похоже, она оказалась права.
Всю ночь он сидел у постели, не смыкая глаз. Старуха спала тихо, лишь
несколько раз вскидывалась, бессвязно звала Асхильд, но всякий раз Сигурду
удавалось успокоить ее, и она снова засыпала. Незадолго до рассвета, на
севере весьма раннего, Торарна вдруг широко раскрыла совершенно бессонные
глаза и громко воскликнула:
- Асхильд, достань мой лучший фартук и брошь - твой отец вернулся
домой!
Она дернулась, точно пытаясь подняться, и с последним вздохом затихла у
Сигурда на руках.



2


Уже давно занялся день, когда Сигурд наломал с дома достаточно дерева
для погребального костра своей бабушки. Застывшим взглядом он следил, как
гигантское пламя жадно прянуло к серому небу. К полудню костер все еще
горел, и столб черного дыма вздымался вверх, точно огромное знамя.
Наконец Сигурд вспомнил, что его ждут на пристани Богмод и Снельф, и
спешно принялся собирать пожитки. Он понимал, что, скорее всего, уже
поздно, но все же торопился, надеялся - они видели дым и поняли, что
Торарна умерла. Немыслимо было бы бросить ее здесь несожженной и
непогребенной. Впрочем, они ведь могли и решить, что это тролли подожгли
дом...
Пробежав четыре мили, Сигурд увидел пустую пристань и понял, что
надежды его оказались напрасны. От ладей и их хозяев не осталось ни слуху
ни духу, только старая лопнувшая корзина валялась на берегу. Видимо,
аккуратная хозяйка переложила ее содержимое в другую корзину, и на сыром
песке лежала лишь забытая ячменная лепешка. Сигурд с усилием отвернулся от
этого жалкого зрелища, зная, что уже больше никогда не увидит на берегах
фьорда Тонгулль иного следа человеческого обитания. С горьким чувством
одиночества смотрел он на море, а с прибрежных скал все громче доносилось
хриплое хихиканье, словно невидимки знали какую-то недоступную Сигурду
тайну и предостерегали его, что до заката не так уж и далеко. Он
огляделся, и тягостным показался ему знакомый пейзаж, отныне опустевший и
оттого зловещий. Обреченность словно кинжалом пронзила сердце Сигурда, и
он пошел прочь от моря, которое лишь напоминало ему, что он ничтожная
пылинка рядом с этой бескрайней и безлюдной пустотой.
Могли бы и дождаться, в сотый раз повторял он себе этой ночью, не так
уж они были напуганы. За стенами покинутого дома, в котором укрылся