"Рэй Бредбери. Удивительная кончина Дадли Стоуна" - читать интересную книгу автора

грохотом, точно уголь в подвал, сыплется земля на мое
последнее жилище. Говорят, в такие минуты перед тобой
проносится вся жизнь, все твое прошлое.
Чепуха. Ты видишь будущее. Видишь, как лицо твое
превращается в кровавое месиво. Сидишь и собираешься с
силами и наконец еле-еле выдавишь из себя: "Да что ты,
Джон, что я тебе сделал?" "Что ты мне сделал?" - заорал он.
И окинул взглядом длинную полку и молодецкий отряд
выстроившихся на ней книг - на каждом корешке, на черном
сафьяне, точно пантерий глаз, сверкало мое имя. "Что
сделал?" - ужасным голосом выкрикнул он. И рука его, дрожа
от нетерпения, стиснула рукоятку.
"Осторожней, Джон, - сказал я. - Что тебе надо?" "Только
одно, - сказал он. - Убить тебя и прославиться. Пускай обо
мне кричат газеты. Пускай и у меня будет слава. Пускай
знают, пока я жив и даже когда умру: я тот, кто убил Дадли
Стоуна". "Ты не сделаешь этого!"
"Нет, сделаю. Я буду знаменит. Куда знаменитей, чем
теперь, когда ты меня затмил. О, как я люблю твои книги и
как я ненавижу тебя за то, что ты так великолепно пишешь.
Поразительное раздвоение. Нет, больше я не могу. Писать
как ты мне не под силу, так я найду другой путь к славе,
полегче. Я покончу с тобой, пока ты не достиг расцвета.
Говорят, следующая твоя книга будет лучше всех, будет самой
блистательной!"
"Это преувеличение".
"А я думаю, это чистая правда", - сказал он. Я перевел
взгляд на Лену - она сидела испуганная, но не настолько,
чтобы закричать или вскочить и смешать все карты.
"Спокойно, - сказал я. - Спокойствие. Повремени, Джон.
Дай мне всего одну минуту. Потом спустишь курок".
"Нет", - прошептала Лена.
"Спокойствие", - сказал я ей, себе, Джону Оутису. Я
поглядел в открытые окна, ощутил дыхание ветра, вспомнил
вино в погребе, прибрежные бухты, море, лунный диск, от
которого, точно мятой, веют прохладой летние небеса и
вспыхивают пламенеющие облака соленых испарений, и звезды
влекутся за ним по кругу, к рассвету. Подумал о том, что
мне только тридцать и Лене тоже и у нас вся жизнь впереди.
Подумал о прелести бытия, которая, точно спелый плод, только
и ждет, чтобы я ею насладился! Я никогда еще не взбирался
на горы, не пересекал океана, не баллотировался в мэры, не
нырял за жемчугом, у меня никогда еще не было телескопа, я
ни разу не играл на сцене, не строил дома, не прочел всех
классиков, которых мне так хотелось прочесть. Столько еще
предстояло сделать!
В эти молниеносные шестьдесят секунд я подумал наконец и
о своей карьере. Обо всех уже написанных книгах, о тех,
которые еще писал, и о тех, что собирался написать. О
рецензиях, о больших тиражах, о нашем внушительном счете в