"Андре Бретон. Надя " - читать интересную книгу автора

был солнцем. Я вспоминаю также - и ничто в то мгновение не могло быть более
прекрасным и трагичным одновременно - я вспоминаю, что однажды явился ей,
черный и охладевающий, словно герой, поверженный у ног Сфинкса. Я видел, как
по утрам ее папоротниковые глаза распахиваются тому миру, где хлопанье
крыльев необъятной надежды едва отличимо от другого шума - шума ужаса; они
распахиваются тому миру, в котором я различал лишь вечно закрывающиеся
глаза. Я знаю, что для Нади это отправная точка; для иных добраться до нее -
уже редкостное и дерзкое желание, которое осуществлялось вопреки тому, к
чему принято взывать в минуту, когда все рушится; она сознательно далека от
поисков спасительного плота, сознательно далека от того, что оказывается в
жизни ложным, но практически необходимым компенсирующим началом. Там, на
самой верхотуре замка в правой башне, есть комната, которую никто не подумал
бы нам показывать и которую мы, если и посетили бы, то наверняка неудачно, -
впрочем, у нас не было возможности испытать, но в которой, по мнению Нади,
концентрируется все, что мы должны были бы посмотреть, например в
Сен-Жермене*. Мне очень нравятся люди, которые остаются запертыми в музеях
по ночам в недозволенное время, чтобы иметь возможность в свое удовольствие
созерцать портрет женщины, освещаемый их мутной лампой. Разве не узнают они
о той женщине значительно больше, чем известно нам? Вероятно, жизнь надо
расшифровывать, как криптограмму. Тайные лестницы, выскальзывающие и
исчезающие из рам картины уступают место какому-нибудь архангелу с мечом или
тому, кто должен постоянно двигаться вперед; кнопки, на которые следует
нажимать с осторожностью, управляют перемеще-

* Это Людовик VI в начале XII века повелел воздвигнуть в лесу Лэ
королевский замок, который был прообразом современного замка и города
Сен-Жермен.

229

нием залы в высоту, в длину и быстрой сменой декораций; величайшую
авантюру духа можно представить как путешествие в рай подобных ловушек. Кто
же настоящая Надя? Та ли это Надя, уверявшая меня, что пробродила целую ночь
в лесу Фонтенбло вместе с одним археологом в поисках неизвестно каких
каменных свидетельств, которые, разумеется, было бы уместнее открывать
днем - но если такова была страсть мужчины! - то есть создание, всегда
вдохновенное и вдохновляющее, больше всего любившее бывать на улице - месте,
лишь ей одной приносящем стоящий опыт; на улице, держась в пределах
досягаемости того вопроса, что обращает к великой Химере каждое человеческое
существо; или та Надя (отчего не признаться и в этом?), что порою падала,
ибо другие считали себя вправе говорить ей разные слова, не умея ничего
разглядеть, разве только из всех женщин она - самая бедная и незащищенная? Я
однажды отреагировал с ужасной жестокостью на слишком обстоятельный рассказ
об отдельных сценах из ее прежней жизни, в которых, как я считал (наверное,
слишком поверхностно), ее достоинству был причинен ущерб. История о том, как
ее ударили кулаком по лицу, отчего хлынула кровь; однажды в кафе "Зиммер" ее
бил мужчина, которому она имела лукавое удовольствие отказать, просто потому
что он был маленького роста; она неоднократно звала на помощь и не
преминула, прежде чем исчезнуть, запачкать кровью его одежду. Эта история
чуть было не отдалила меня навсегда в тот день, 13 октября, когда она мне