"Поппи Брайт. Потерянные души (ужастик)" - читать интересную книгу автора

даже будет, я тебе обещаю...
Никто на мгновение закрыл глаза, наблюдая за вихрем искрящихся
красных точек под закрытыми веками. Потом он поднялся - кстати, он был
абсолютно голым, - потянулся всем телом, тряхнул волосами и помахал
руками, чтобы отбрыкнуться от материного прикосновения. Отец забрал с
собой хорошее виски, но у Никто было свое - припрятанное в шкафу. Бутылка
непонятной забористой гадости под названием "Белая лошадь". Никто заставил
своего приятеля Джека купить это виски исключительно из-за названия: Дилан
Томас выпил свои последние восемнадцать стаканов виски в нью-йоркском
баре, который назывался "Белая лошадь".
Никто лежал в темноте и потихонечку отпивал из бутылки, глядя на
звезды на потолке. Через какое-то время созвездия перед глазами поплыли и
закружились. Надо отсюда бежать, - подумал он перед самым рассветом, и
призраки всех американских детей из семей среднего класса, в свое время
сбежавших из дома, спасаясь от самодовольного благополучия, застоя, и
скуки, и тихой смерти "в кругу семьи", встали у него перед глазами, шепча
слова одобрения.

***

На следующий день на уроке английской литературы они обсуждали
"Повелителя мух". Миссис Маргарет Пиблз в очередной раз умудрилась
выдавить из хорошей истории всю ее полудетскую прелесть, всю ее
первозданную магию. Никто знал, что половина класса даже не открывала
книгу. Впрочем, винить их нельзя: если судить по тому, что рассказывает
миссис Пиблз, это лучше вообще не читать. Но ему повезло в том смысле, что
он прочел "Повелителя мух" еще три года назад, когда валялся с
температурой; и когда он закончил книгу, у него дрожали руки. Эти дикие,
совершенно безбашенные мальчишки с просоленной кожей никак не шли у него
из головы. Он даже плакал по ним - таким юным, которые постарели так
быстро.
Он взглянул на чистую страницу открытой тетради. Ровные розовые и
голубые линеечки. Он начал считать их, но сбился. На часах было 09:10.
Двадцать минут до конца урока. Голова у него раскалывалась от вчерашнего
виски, ужасно хотелось спать. Он принялся рисовать у себя в тетради. Линии
и завитки. Набросок лица. Глаз - зеленый, потому что ручка была зеленой.
Зуб.
- Джейсон...
За окном, по дороге с той стороны зеленой лужайки, за розовым
гранитным указателем, который похож на надгробный камень с вырезанным на
нем тигром, скалящим пасть (подарок выпускников 1972 года), просвистел
черный фургончик. Дорога за школой была хорошей - прямой и ровной, - и
фургончик проехал так быстро, что Никто успел ухватить лишь обрывок песни,
которую пели в машине и которую теплый сентябрьский ветерок донес до
открытых окон кабинета. Эта была песня Боуи. Кто-то в фургончике пел песню
Дэвида Боуи. Голоса были чистыми, громкими и пьяными. Фургончик скрылся из
виду, и Никто вдруг подумал, что больше всего на свете ему сейчас хочется
оказаться там, в этом фургоне, вместе с этими счастливыми ребятами,
которые пьют себе и поют и которым открыта любая дорога.
- Джейсон.