"Поппи Брайт. Рисунки на крови" - читать интересную книгу автора

сутулились над своими шашками, говорили меньше обычного, время от времени
поглядывая на жалкую обнаженную культю, слабо вздымающийся торс, только не
на искромсанное лицо. Все они надеялись, что Джонни Уигерс вскоре умрет.
Буквальные знаки времени и знаки-метафоры. Десятилетие любви ушло, боги
его мертвы или растеряли свои иллюзии, ярость его мутировала в
самодостаточное беспокойство. Единственной константой была война.
Если Тревор Мак-Ги и сознавал что-нибудь такое, то лишь смутно:
впитывая увиденное, по ни на чем не останавливаясь взглядом. Ему только что
исполнилось пять лет. Он уже видел репортажи из Вьетнама в теленовостях,
хотя теперь телевизора у них не было. Он знал: его родители считают, что
война - это неправильно, но говорят о ней как о чем-то, что нельзя изменить,
как, например о дождливом дне, когда хочется играть во дворе, или как о
ссадине на локте.
Мама рассказывала о маршах мира, па которые она ходила до рождения
мальчиков. Она слушала пластинки, которые напоминали ей о тех днях и делали
ее счастливой. Когда папа теперь слушал эти пластинки, они его как будто
печалили Тревору нравилась вся музыка, особенно джазовый саксофонист Чарли
Паркер, которого папа всегда звал Птицей. Еще ему нравилась песня, которую
пела Дженис Джоплин и в которой было имя его папы. "Я и Бобби Мак-Ги"
Тревору хотелось знать все слова, чтобы самому петь эту песню. Тогда он
мог бы делать вид, что она просто о том, как они с папой катят по дороге,
без мамы или Диди - только вдвоем Тогда он мог бы ехать на переднем сиденье
рядом с папой, а не торчать позади вместе с Диди, как младенец.
Он заставил себя не думать об этом. Где могут быть мама и Диди, если не
здесь? В Техасе или в том городе, откуда они уехали два дня назад? В Новом
Орлеане? Если не быть осторожным, можно и до слез себя довести Он не хотел,
чтобы мама или маленький братик остались в Новом Орлеане Плохо в этом
городе. Дома и улицы там темные и старые, в таких местах, наверное, живут
призраки. Папа говорил, что там есть настоящие ведьмы и, может, даже зомби.
И папа напился. Мама отправила его напиваться одного, сказала, это
может пойти ему на пользу. Но папа вернулся в окровавленной футболке, и
пахло от него болезнью. И пока Трев лежал, вернувшись калачиком на
гостиничной кровати и, обнимая брата, зарывался лицом в мягкие волосики
Диди, папа положил голову маме на колени и заплакал.
Но это были совсем не несколько слезинок, как когда умер их старый пес
Чокнутый - еще в Остине. Глубокие рыдания-спазмы, от которых папино лицо
стало ярко-красным, и из его носа на ногу маме падали сопли. Так, как плакал
Диди, когда ему было больно или очень-очень страшно. Но Диди только три
года. А папе - тридцать пять.
Нет, Треву не хотелось возвращаться в Новый Орлеан и не хотелось, чтобы
мама или Диди оставались там. Он хотел, чтобы они все были вместе и ехали
туда, куда они едут сейчас. Они проехали указатель, на котором было написано
ПОТЕРЯННАЯ МИЛЯ, Тревор прочел его вслух. Он в прошлом году научился читать
и теперь учил Диди
- Прекрасно, - сказал папа. - Ну просто прекрасно. Нам удалось не
просто потеряться на трассе больше чем на милю - мы, черт побери, нашли
милю.
Тревору захотелось рассмеяться, но, судя по голосу, папа не шутил. Мама
промолчала, хотя Трев знал, что она жила в этих краях в детстве, когда ей
было столько же, сколько ему. Интересно, рада она, что вернулась? Сам Трев