"Иосиф Бродский. Проза и эссе (основное собрание)" - читать интересную книгу автора

себе фас. Отсутствие других средств.

Как будто в этом месте живет неизвестное, безымянное божество, как
будто это место - его алтарь, где ты то ли принес, то ли принесешь еще ему
жертву, то ли услышал уже, то ли еще услышишь его голос: не забывай.

Дурак может быть глух, может быть слеп, но он не может быть нем.

1 Но вторая мировая война была борьбой двух Зол.

2 Особенно в США.

3 Верлибр.

1970


name=3>Послесловие к "Котловану" А. Платонова

Идея Рая есть логический конец человеческой мысли в том отношении, что
дальше она, мысль, не идет; ибо за Раем больше ничего нет, ничего не
происходит. И поэтому можно сказать, что Рай - тупик; это последнее видение
пространства, конец вещи, вершина горы, пик, с которого шагнуть некуда,
только в Хронос - в связи с чем и вводится понятие вечной жизни. То же
относится и к Аду.
Бытие в тупике ничем не ограничено, и если можно представить, что даже
там оно определяет сознание и порождает свою собственную психологию, то
психология эта прежде всего выражается в языке. Вообще следует отметить, что
первой жертвой разговоров об Утопии - желаемой или уже обретенной - прежде
всего становится грамматика, ибо язык, не поспевая за мыслью, задыхается в
сослагательном наклонении и начинает тяготеть к вневременным категориям и
конструкциям; вследствие чего даже у простых существительных почва уходит
из-под ног, и вокруг них возникает ореол условности.
Таков, на мой взгляд, язык прозы Андрея Платонова, о котором с
одинаковым успехом можно сказать, что он заводит русский язык в смысловой
тупик или - что точнее - обнаруживает тупиковую философию в самом языке.
Если данное высказывание справедливо хотя бы наполовину, этого достаточно,
чтобы назвать Платонова выдающимся писателем нашего времени, ибо наличие
абсурда в грамматике свидетельствует не о частной трагедии, но о
человеческой расе в целом.
В наше время не принято рассматривать писателя вне социального
контекста, и Платонов был бы самым подходящим объектом для подобного
анализа, если бы то, что он проделывает с языком, не выходило далеко за
рамки той утопии (строительство социализма в России), свидетелем и
летописцем которой он предстает в "Котловане". "Котлован" - произведение
чрезвычайно мрачное, и читатель закрывает книгу в самом подавленном
состоянии. Если бы в эту минуту была возможна прямая трансформация
психической энергии в физическую, то первое, что следовало бы сделать,
закрыв данную книгу, это отменить существующий миропорядок и объявить новое
время.