"Иосиф Бродский. Fondamenta degli incurabili (Набережная Неисцелимых)" - читать интересную книгу автора

пещеристому и пустому, похожему в этот поздний час на широкий, более или
менее прямоугольный коралловый риф или на анфиладу необитаемых гротов. Это
было необычное ощущение: двигаться по тому, поверх чего привык смотреть, -
по каналам; как будто прибавилось еще одно измерение. Наконец, мы
выскользнули в Лагуну и взяли курс к Острову мертвых, к Сан-Микеле. Луна,
исключительно высокая, словно какое-то умопомрачительно высокое "си",
перечеркнутая нотной линейкой облака, почти не освещала водную гладь, и
гондола шла абсолютно беззвучно. Было что-то явно эротическое в беззвучном и
бесследном ходе ее упругого тела по воде - похожем на скольжение руки по
гладкой коже того, кого любишь. Эротическое - из-за отсутствия последствий,
из-за бесконечности и почти полной неподвижности кожи, из-за абстрактности
ласки. Из-за нас гондола, наверно, стала чуть тяжелее, и вода на миг
раздавалась под нами лишь затем, чтобы сразу сомкнуться. И потом, движимая
мужчиной и женщиной, гондола не была даже мужественной. В сущности, речь шла
об эротизме не полов, а стихий, об идеальном союзе их одинаково лакированных
поверхностей. Ощущение было среднего рода, почти кровосмесительным, словно
при нас брат ласкал сестру или наоборот. Мы обогнули Остров мертвых и
направились обратно к Канареджо [21]. Церкви, я всегда считал, должны стоять
открытыми всю ночь; по крайней мере Мадонна делл'Орто-не столько потому, что
ночь - самое вероятное время душевных мук, сколько из-за прекрасной Мадонны
Беллини с Младенцем. Я хотел высадиться там и взглянуть на картину, на дюйм,
отделяющий Ее левую ладонь от подошвы Младенца. Этот дюйм - гораздо
меньше! - и отделяет любовь от эротики. А может быть, это и есть предел
эротики. Но собор был закрыт, и мы проследовали по тоннелю гротов, по этому
плоскому, освещенному луной штреку Пиранезе с редкими искрами электрической
руды, к сердцу города. Что ж, теперь я знал, что чувствует вода, ласкаемая
водой.

47.

Мы высадились около бетонного ящика отеля Бауер-Грюнвальд, взорванного
под конец войны местными партизанами, потому что там располагалось немецкое
командование, а затем восстановленного. В качестве бельма на глазу он
составляет хорошую пару церкви Сан-Моисе - самому деятельному фасаду в
городе. Рядом они смотрятся как Альберт Шпеер, поедающий "pizza
capricciosa". Я не бывал ни там, ни там, но знал одного немецкого господина,
который останавливался в этом ящичном строении и нашел его очень уютным. Его
мать умирала, пока он проводил здесь отпуск, и он ежедневно говорил с ней по
телефону. Когда она скончалась, он попросил дирекцию продать ему телефонную
трубку. Дирекция отнеслась с пониманием, и трубку включили в счет. Впрочем,
он скорее всего был протестант, а Сан-Моисе католическая церковь, не говоря
уже о том, что по ночам она закрыта.

48.

Равноудаленное от наших жилищ, это место не хуже любого другого
подходило для высадки. Пересечь этот город пешком в любом направлении можно
примерно за час. В том случае, разумеется, если ты знаешь дорогу - которую,
выбравшись из этой гондолы, я знал. Мы распрощались и разошлись. Я пошел к
своему отелю, усталый, пытаясь глядеть по сторонам, бормоча под нос какие-то