"Иосиф Бродский. Fondamenta degli incurabili (Набережная Неисцелимых)" - читать интересную книгу автора

В конце концов, запах есть нарушение кислородного баланса, вторжение в
него иных элементов - метана? углерода? серы? азота? В зависимости от объема
вторжения получаем привкус - запах - вонь. Это все дело молекул, и, похоже,
счастье есть миг, когда сталкиваешься с элементами твоего собственного
состава в свободном состоянии. Тут их, абсолютно свободных, хватало, и я
почувствовал, что шагнул в собственный портрет, выполненный из холодного
воздуха.
Весь задник был в темных силуэтах куполов и кровель; мост нависал над
черным изгибом водной массы, оба конца которой обрезала бесконечность. Ночью
в незнакомых краях бесконечность начинается с последнего фонаря, и здесь он
был в двадцати метрах. Было очень тихо. Время от времени тускло освещенные
моторки проползали в ту или другую сторону, дробя винтами отражение
огромного неонового Cinzano, пытавшегося снова расположиться на черной
клеенке воды. Тишина возвращалась гораздо раньше, чем ему это удавалось.

4.

Все отдавало приездом в провинцию - в какое-нибудь незнакомое,
захолустное место - возможно, к себе на родину, после многолетнего
отсутствия. Не в последнюю очередь это объяснялось моей анонимностью,
неуместностью одинокой фигуры на ступенях Стацьоне: хорошей мишенью
забвения. К тому же была зимняя ночь. И я вспомнил первую строчку
стихотворения Умберто Сабы, которое когда-то давно, в предыдущем воплощении,
переводил на русский: "В глубине Адриатики дикой...". В глубине, думал я, в
глуши, в забытом углу дикой Адриатики... Стоило лишь оглянуться, чтобы
увидать Стацьоне во всем ее прямоугольном блеске неона и изысканности, чтобы
увидать печатные буквы: VENEZIA. Но я не оглядывался. Небо было полно зимних
звезд, как часто бывает в провинции. Казалось, в любую минуту вдали мог
залаять пес, не исключался и петух. Закрыв глаза, я представил себе пучок
холодных водорослей, распластанный на мокром, возможно - обледеневшем камне
где-то во вселенной, безразличный к тому - где. Камнем был как бы я, пучком
водорослей - моя левая кисть. Затем ниоткуда возникла широкая крытая баржа,
помесь консервной банки и бутерброда, и глухо ткнулась в причал Стацьоне.
Горстка пассажиров выбежала на берег и устремилась мимо меня к станции. Тут
я увидел единственное человеческое существо, которое знал в этом городе;
картина была сказочная.

5.

Впервые я ее увидел несколько лет назад, в том самом предыдущем
воплощении: в России. Тогда картина явилась в облике славистки, точнее,
специалистки по Маяковскому. Последнее чуть не зачеркнуло картину как объект
интереса в глазах моей компании. Что этого не случилось, было мерой ее
обозримых достоинств. 180 см, тонкокостная, длинноногая, узколицая, с
каштановой гривой и карими миндалевидными глазами, с приличным русским на
фантастических очертаний устах и с ослепительной улыбкой там же, в
потрясающей, плотности папиросной бумаги, замше и чулках в тон, гипнотически
благоухая незнакомыми духами, - картина была, бесспорно, самым элегантным
существом женского пола, сумасводящая нога которого когда-либо ступала в наш