"Питер Брук. Пустое пространство " - читать интересную книгу автора

нам придется обманывать самих себя и довольствоваться грубыми подделками. А
если мы поймем, какое огромное расстояние отделяет нас даже от подобия
Священного театра, мы расстанемся наконец с мечтой, что прекрасный театр
можно воскресить в мгновении ока, стоит только нескольким симпатичным людям
всерьез взяться за дело.
Сейчас более, чем когда-либо, мы стремимся приблизиться к какой-то
реальности за пределами нашего унылого существования . Для одних - это джаз,
для других - классическая музыка, марихуана, ЛСД. В театре мы бежим от
возвышенного, потому что, с сущности, не понимаем что это такое, мы знаем
только одно: то, что возвышенным, больше не вызывает у нас доверия. Мы
шарахаемся от того, что называют поэтичным, потому что поэтичность покинула
нас. Попытки возродить, поэтическую драму слишком часто приводили к созданию
расплывчатых и невразумительных творений. Слово "поэзия" утратило смысл,
неизбежные ассоциации с музыкой речи, с благозвучием, которые она
вызывает,-всего лишь последействие Тенниссоновской традиции, питавшейся
соками Шекспира и приучавший нас к мысли , что стихотворная пьеса , где
герои не говорят, но и не поют представляет собой нечто среднее между прозой
и оперой и что такая пьеса выше прозаической - выше по содержанию и в такой
же мере выше по духу.
Буржуазная мораль уничтожила все формы священного искусства, по себе не
разрешает проблемы., Было бы глупо допустить, что отвращение к мещанским
нормам в театре переросло в отвращение к театру вообще, поэтому до тех пор,
пока люди не потеряли желания приходить в театр, чтобы вступать в
непосредственный контакт с невидимым, мы обязаны вновь и вновь искать
средства, с помощью которых этого контакта можно достигнуть.
Меня иногда обвиняли в том, что я хочу уничтожить устную речь, и в этом
бессмысленном обвинении есть доля истины. В результате проникновения
американских идиом наш постоянно изменяющийся язык необычайно обогатился, но
несмотря на это, слово не имеет сейчас того значения в драматическом
искусстве, которое оно имело когда-то. Быть может, это связано с тем, что мы
живем в век образов? Быть может, мы должны пережить период насыщения
образами и тогда язык вновь обретет прежнее значение? Это вполне
правдоподобно, так как современные писатели, по-видимому, не в состоянии
выразить словами пафос столкновения идей и образов так же убедительно, как
авторы елизаветинской эпохи. Брехт, самый влиятельный из современных
драматургов, создавал глубокие и яркие пьесы, однако их воздействие на
зрителя связано прежде всего с образностью его собственных постановок. Но
нашелся пророк, возвысивший голос в пустыне. Антонен Арто, возмущенный
бесплодными ухищрениями предвоенного французского театра, написал несколько
блистательных трактатов и рассказал о другом театре, созданном его
воображением и интуицией, - о Священном театре, ослепительное ядро которого
осуществляет связь с миром, используя наиболее подходящие для этого формы.
Это театр, который обрушивается на зрителей, как чума, отравляет их,
заражает, воздействует методом аналогий, околдовывает; театр, где главное не
текст пьесы, а сама пьеса, само событие, которое лежит в ее основе.
Существует ли какой-нибудь другой язык, столь же точный, как язык слов?
Существует ли язык действий, звуков, язык, где слово - часть движения, где
слово-обман, где слово - пародия, где слово - бессмыслица, где слово -
противоречие, язык слов-ударов, словкриков? Если мы говорим о чем-то, что
таится за словом, если поэзия заключает нечто мистифицирующее и