"Питер Брук. Пустое пространство " - читать интересную книгу автора

представление его ничуть не захватило и даже не развлекло: ученый-филолог,
например, с улыбкой покидает зал после традиционного спектакля великого
драматурга, потому что ему представилась возможность лишний разубедиться в
правоте своих излюбленных теорий и ничто не мешало ему тихонько повторять
дорогие его сердцу строчки. Он искренне хочет, чтобы в театре все было
"благороднее, чем в жизни", и принимает свое интеллектуальное удовлетворение
за подлинное душевное переживание, которого ему так недостает. К несчастью,
его научный авторитет подкрепляет авторитет скуки, и Неживой театр
благополучно продолжает свой путь.
Тот, кто из года в год смотрит спектакли, которые пользуются большим
успехом, замечает необычайно любопытное явление. Казалось бы, так называемый
"гвоздь сезона" должен быть темпераментнее, динамичнее и ярче, чем
спектакль-неудачник, однако это не всегда так. Почти каждый сезон в
большинстве городов, где любят театр, с огромным успехом идет спектакль,
опровергающий это правило, то есть спектакль, который привлекает зрителей не
тем, что на нем не поскучаешь, а как раз тем, что он даст возможность
поскучать. Дело в том, что "культурность" обычно связывается с неким
чувством долга, а исторические костюмы и длинные речи- с ощущением скуки,
поэтому, как ни странно, определенная порция скуки является гарантией
значительности события. Конечно, дозировка в этом случае является столь
деликатным делом, что предложить готовый рецепт совершенно невозможно: стоит
переборщить - и публика убежит из зала, стоит недодать - и зрители решат,
что тема утомительно серьезна, Тем не менее средние драматурги безошибочно
находят совершенные пропорции и поддерживают жизнь Неживого театра с помощью
тоскливых успехов, высыпающих единодушное одобрение. Зрители ищут в театре
что-то, о чем они могут сказать: "Лучше, чем в жизни", поэтому они с такой
легкостью смешивают "культурность" или внешние атрибуты культуры с тем, чего
они не знают, но что, по их смутным представлениям, могло бы существовать, и
в результате способствуют успеху плохих спектаклей, трагически обманывая
самих себя.
Поскольку мы употребляем слово "неживой", следует заметить, что разница
между живым и неживым, столь безусловная, когда дело касается человека,
совсем не так очевидна, когда речь идет о явлениях другого плана. Врач
мгновенно уловит легчайшее дуновение жизни в самом изможденном человеке и
отличит его от трупа, который жизнь уже покинула; но мы почти не в состоянии
заметить, когда полнокровная идея, трактовка или форма вдруг становятся
нежизнеспособными. В этом случае трудно провести четкую границу, однако даже
ребенок инстинктивно чувствует разницу. Я хотел бы привести один пример.
Во Франции существуют две мертвые традиции исполнения классической
трагедии. Одна - старая, она требует от актера особого голоса, особой
пластики, благородной внешности и торжественного напевного исполнения.
Вторая традиция - всего лишь менее последовательный вариант первой.
Царственные жесты и королевские добродетели играют все меньшую роль в
повседневной жизни, поэтому каждому следующему поколению величественные позы
кажутся все более и более искусственными и бессмысленными. Это заставляет
молодого актера раздраженно и нетерпеливо стремиться к тому, что он называет
правдой. Ему хочется произносить стихи более естественно, хочется, чтобы они
действительно походили па человеческую речь, но он скоро убеждается, что
необычайная строгость классической формы несовместима с его толкованием. Он
делает неловкие попытки пойти на компромисс, и в результате в его исполнении