"Вирджиния Браун. Мой властелин " - читать интересную книгу автора

слишком много. Может быть, он понял это по ее интонации. У Деборы сердце
сжалось от страха.
Tosa Nakaai отвернулся. В сгущающихся сумерках его профиль напоминал
камею - древнюю, безупречную, резко очерченную. Единственная тесьма и
свисавшее перо коснулись его мускулистых плеч, когда он, наконец, повернулся
к ней. По его лицу было видно, что он расстроен. Дебору это поразило.
- Kekunabeniitu, - произнес он, и по его тону Дебора поняла, что
каким-то образом задела его за живое.
Он поднялся плавным движением, заставившим ее отпрянуть, и ткнуться
спиной в корявый ствол сосны.
Он наклонился, схватил ее за руку, рывком поднял на ноги. Она
задохнулась от испуга. Но он не причинил ей никакого вреда, просто повел за
собой в лагерь по склону, поросшему травой.
Когда он оставил ее у входа в свой типи, Дебора посмотрела на Ястреба и
удивилась. Чем объяснить произошедшую в нем перемену?

Глава 6

Ястреб поймал самую быструю из своих лошадей, вскочил на нее и ткнул
пятками в бока. Животное захрапело, крепкие копыта разрыли землю, откидывая
большие комья. Лошадь помчалась вскачь.
Видимо, оба нуждались в скачке, а луна залила ярким светом прерию, по
которой они летели словно стрелы. Скачка - это ликование, освобождение
энергии, захлестывающая радость.
Резко пахнущий шалфей, свежий аромат ели, горячий запах пыли улучшили
настроение Ястреба.
Дебора.
Де-бо-ра, Де-бо-ра, Де-бо-ра. Ее имя отдавалось эхом в его мозгу при
каждом ударе копыта. В именах заключена сила; все команчи знали, что имя
человека имеет особое значение, обладает особой силой. Именно поэтому
считалось, что нельзя называть имя человека, поскольку это вторжение в его
личную жизнь, способ отнять у него силу.
Ястреб не был настолько суеверен, так как получил совсем другое
воспитание. И все же когда она произнесла его имя на языке команчи и
по-английски, это затронуло какую-то часть его души.
И он не взял ее.
Он хотел это сделать. В конце концов, именно для этого он отвел ее в
укромное место на берегу, чтобы никто не услышал ее криков, если она станет
сопротивляться. Хотя в сопротивлении не было ничего постыдного.
И он не взял ее.
Он сам точно не знал почему. Он знал о бледнолицых женщинах достаточно,
чтобы заставить их отозваться на ласки. И все же он не смог завершить то,
что начал. Каким-то непостижимым образом ее слова воздвигли вокруг нее
стену, которую он не в силах был преодолеть. Это устыдило бы его. Что
привлекало его в ней, кроме изысканной красоты?
Он задумался. В тот момент, когда он держал ее руку, восхищаясь ее
хрупким изяществом и нежной молочной кожей, он вспомнил о матери. Ее руки не
были мягкими: тяжелый многолетний труд сделал их грубыми. И все же она
ухаживала за ними, натирала мазями и кремом и иногда плакала, глядя на
покрывавшие их мозоли.