"Александра Яковлевна Бруштейн. В рассветный час (Трилогия, Книга 2)" - читать интересную книгу автора

меня радостно приветствует:
- Маленьки докта пилисол!
Ну, разве можно не показаться такому другу в торжественный день моей
жизни? Нет, пойду. На одну минуточку.
Подходя к чайному магазину, гадаю: увижу я Ван Ди-бо или не увижу? Если
управляющий уже явился, то я Ван Ди-бо не увижу, потому что при нем Ван
Ди-бо не позволено даже приближаться к двери на улицу. На мое счастье,
управляющего магазином еще нет, и Ван Ди-бо, примостившись бочком, опасливо
выглядывает на улицу, как белка из дупла, готовый юркнуть и скрыться.
Увидев меня, Ван Ди-бо, по обыкновению, радостно меня приветствует.
- Ван Ди-бо... - говорю я. - Видите?
И поворачиваюсь вокруг себя, чтобы Ван Ди-бо мог разглядеть меня со
всех сторон.
Ван Ди-бо с восхищением цокает языком:
- Ой, каласива, каласива!
- Я, Ван Ди-бо, учиться иду!
- Ну, уциси, уциси! Будеси бальсой докта!
Но в эту минуту Ван Ди-бо внезапно ныряет в полумрак магазина. Наверно,
его зоркие глаза заметили издали приближение грозного управляющего.
Я снова иду налево, по направлению к институту. Останавливаюсь на
противоположном тротуаре и пристально разглядываю это длинное, скучное
здание. Непроницаемо и отчужденно смотрят на мир окна, закрашенные до
половины белой масляной краской. Ни одной раскрытой форточки, ни одного
выставленного на солнце цветочного горшка, ни одного выглядывающего из окна
человеческого лица... В подъезде - глубокая, темная- ниша, похожая на
запавший рот древней бабы-яги. И массивная входная дверь враждебно скалится
медным кольцом, как последним уцелевшим зубом.
Сейчас перейду улицу. Сейчас войду в подъезд института...

Глава вторая. ПЕРВЫЕ ПОДРУГИ, ПЕРВЫЕ УРОКИ


- Здравствуй... - слышу я вдруг негромкий голос.- Ты меня узнаешь?
Ну конечно, я узнаю ее! Это Фейгель, та девочка, которая экзаменовалась
вместе со мной и так хорошо отвечала по всем предметам. Я радостно смотрю на
Фейгель: вот я, значит, и не одна!
Тогда, во время экзаменов, Фейгель показалась мне усталой, словно
несущей на себе непосильную тяжесть. Но в тот день мы все устали от
непривычного волнения и напряжения - я, наверно, была такая же измученная,
как она. А сегодня в Фейгель ничего этого нет. Глаза, правда, грустные, но,
наверно, они всегда такие. А в остальном у нее такое лицо, как у всех людей.
- Почему ты здесь стоишь? - спрашивает она.
- А ты?
- Нет, я хотела спросить, почему ты не входишь в институт? -
поправляется Фейгель.
- А ты? - отвечаю я и смотрю на нее с улыбкой.
Ведь мы обе отлично знаем, что мешает нам перейти через улицу и войти в
подъезд института: мы робеем, нам даже немного страшно... и одиноко... все
близкие нам люди остались дома. И по этой же причине мы так обрадовались
друг другу, что сперва заулыбались, а потом начинаем смеяться. На нас