"Александра Бруштейн. И прочая, и прочая, и прочая ("Вечерние огни" #1)" - читать интересную книгу автора

ординатор Колмовской больницы. С самого нашего приезда в Новгород у нас
установились очень хорошие отношения с ним и его женой, Розиной Михайловной.
О таких, как они, не просто говоришь, что они милые люди, но вкладываешь в
эти слова какой-то особенно добрый смысл: "Милые, милые люди!", словно
видишь перед глазами их ласковую сердечность. Вместе с тем, несмотря на то
что и Нахсидовы относятся к нам с видимой симпатией, есть что-то, мешающее
полной нашей дружбе, разъединяющее нас с ними.
Что сближает нас? Нахсидов - молодой врач, моложе моего мужа, и его
привлекает широкая медицинская образованность мужа, его интерес к своему
делу. С первых дней по приезде сюда муж мой предложил Григорию Герасимовичу
совместную научную работу, и тот отозвался на это горячо, с радостью. Потом
оба они, муж и жена Нахсидовы, очень музыкальны. Она - певица, он - хороший
виолончелист. К ним приезжают из города местные любители музыки. Среди них -
скрипач Абисов, по профессии судебный следователь, необыкновенно, просто до
удивительности косноязычный человек! О себе, о своих музыкальных досугах
Абисов в первый же день знакомства объявил нам, что он "ученик па-а-фессо-ов
Кьюге-а и Ауэ-а" (Крюгера и Ауэра). Анастасия Григорьевна Морозова уверяет,
будто в официальных выступлениях Абисов говорит: "Поте-а-пев-ший по-у-чиу
уда-а ку-а-ком по а-аве" ("Потерпевший получил удар кулаком по голове").
Этот дефект речи не мешает, конечно, Абисову быть хорошим скрипачом. Придешь
иногда вечером к Нахсидовым, во всей квартире, обставленной со спартанской
скромностью, украшенной только множеством зеленых растений в горшках и
кадках, - хирургическая чистота, милое гостеприимство хозяев, прекрасная
музыка (в этом участвует и мой муж, у него хороший баритон). Посидишь у них
вечерок - идешь домой радостная, добрая, томная, как после бани...
Вот на этом и кончается взаимное притяжение. То есть, будь теперь
другое время, не 1905 год, не революция, не было бы, возможно, никакого
взаимного отталкивания. Но сейчас, сегодня, от действительности ведь никуда
не уйдешь, а к действительности у Нахсидовых отношение своеобразное. Они
интересуются ею, читают газеты, возмущаются, волнуются. Попроси у них помощи
в революционном деле, они бы не отказали, сделали это так, как делают все:
сердечно и просто. Но смотрят они на революцию словно из-за стекла вагонного
окна. Сейчас раздастся свисток, поезд тронется, поехали - и все снова
далеко-далеко!
Сегодня Нахсидовы прибежали ко мне в большой тревоге. Они узнали о том,
что я с Колобком застряла. Они просят, чтобы Колобка ежедневно приносили к
ним - ведь я так занята! - пусть мальчик целые дни проводит у них.
- Он мне нисколько не будет мешать! - уверяет Розина Михайловна. -
Такой прелестный интеллигентный ребенок! Пусть он будет у нас, когда вы
уезжаете в город, и вы будете совершенно спокойны за него.
- И что бы вам ни понадобилось или встретятся какие-нибудь
трудности... - вторит жене Григорий Герасимович. - Ну, одним словом, вы
понимаете...
В это время просыпается Колобок и, как подлинно "прелестный
интеллигентный ребенок", поднимает отчаянный рев:
- Где Ваньчка? Ва-а-аньчка-аа!
"Ваньчка" - то есть Иван - отсутствует так долго, что мы все уже
начинаем беспокоиться. Лишь вечером возвращается oн в Колмово - вместе с
Митей! Он сделал все, как было сказано: оставил Митю в кустистом овражке,
сам спустился к пристани, а там - "мамунюшка родна! И городовой, и стражник,