"Александра Бруштейн. Суд идет! ("Вечерние огни" #3)" - читать интересную книгу автора

- Вот, товарищи... Сейчас я вам буду петь... Понимаете, одна барышня,
очень милая барышня, Татьяна, она влюбилась, понимаете, в ихнего соседа,
господина Онегина... И написала ему письмо, что вот я вас, понимаете, люблю
просто ужас до чего! Ну, а он - бывает, ведь, знаете, правда? - он ее не
полюбил! Они встретились в саду - и... Ну, вот теперь слушайте!
Тартаков встал, отодвинул стул - и запел:

...Вы мне писали,
Не отпирайтесь. Я прочел
Души доверчивой признанья,
Любви невинной излиянья...

Исчез добрый старый дядюшка! Перед нами был молодой человек, искренне
взволнованный, почти смущенный, огорченный тем, что он не может ответить
любовью на такую любовь!

...Мечтам и годам нет возврата! Ах, нет возврата! - тосковал голос
Тартакова-Оненина.

Не обновлю души моей...
Я вас люблю любовью брата...
Любовью брата...

И, словно желая ослабить удар, он мягко добавил:

...Иль, может быть, еще нежней...

Я посмотрела на слушателей. Белые санитарки, завтрашние ученицы школы
ликбеза, смотрели на Тартакова затуманенными глазами. Они жалели Татьяну,
хотя ее и не было перед ними. Но ведь - правду сказал Тартаков - они слышали
о ней впервые в жизни! Впервые пришли к ним Пушкин и Чайковский!
Вот оно как много значит, это кажущееся не слишком членораздельным
слово "ликбез"!
И Тартаков словно понял, почувствовал это. Допев монолог Онегина, он не
уходит. Раскланиваясь в ответ на восторженные аплодисменты, он делает рукой
знак, что хочет говорить:
- А теперь я спою вам, что было дальше. Понимаете, Онегин все-таки
полюбил Татьяну! Поздно полюбил, - она уже вышла замуж за другого, вот какая
беда... И написал он ей письмо!
Невозможно рассказать, как принимают слушатели письмо Онегина! Сколько
раз я слышала "Онегина" в том же Мариинском театре, с тем же Тартаковым, -
никогда, кажется, он так не пел, никогда так не волновало меня его
исполнение, как сегодня, в этом больничном зале, перед горсточкой людей...
Я осталась еще на один номер программы, - хотелось посмотреть номер
экзотического циркача, индуса или араба.
Как он был великолепен! В цирковом трико и костюме (он бережет их, как
свой цирковой паспорт!), в восточном тюрбане, он проделал все, что можно
исполнить одному, без партнеров и реквизита. Жонглировал самыми неожиданными
предметами. Плясал - сперва медленно, потом бурно-воинственно. Вместо
аккомпанемента он пел с закрытыми глазами то убаюкивающую песню, то