"Валерий Яковлевич Брюсов. Элули, сын Элули (Рассказ о древнем финикийце) " - читать интересную книгу автора

вещи в музей и не успокоился, пока последняя двурогая лампочка не была
помещена в надежное место. После того, тщательно заперев вход в гробницу,
молодой ученый прилег отдохнуть, но, едва жар начал чуть-чуть спадать, был
уже вновь за работой. Он занялся списыванием и разбором надписей - дело,
которое, при всем его великолепном знании языка, было весьма сложным. До
вечера Дютрейлю удалось списать лишь незначительную часть надписей и еще
меньшее число, хотя бы приблизительно, дешифровать.
Ночью, сидя в своей хижине, при скудном свете лампы, Дютрейль делился
своими открытиями с Бувери и просил его помощи в толковании разных трудных
выражений. Ряд надписей был явно простой генеалогией, восходящей до 10 и 12
колена. Но одна содержала заклинание против нарушителей могильного покоя.
Вот как, приблизительно, толковал ее Дютрейль:
"Именем Астарты, нисходившей во Ад, да будет мир погребенному мне,
Элули, сыну Элули. Да лежу я здесь тысячу лет и еще вечность. Родных и
близких, соотечественников и чужеземцев, друга и врага заклинаю я: да не
коснешься ни праха моего, ни золота моего, ни вещей, данных мне. Если люди
будут склонять тебя, не слушай их. Ты же, дерзкий, читающий эти слова,
которые ни один человеческий глаз не должен бы у;::е видеть, да будешь
проклят и на земле, и в недрах се, где не едят и не пьют. Да не получишь
места упокоения у Рефаимов, да не будешь погребен в гробнице, да не имеешь
ни сына, ни потомства. Да не будет тебе солнце теплым, да не держит тебя
дерево на воде, да не отойдет от тебя ни на час демон мучительства,
безобразный, беспощадный, не знающий слабости".
Надпись еще продолжалась, но конец ее был непонятен. Бувери выслушал
перевод надписи в глубоком молчании и не захотел принять участия в
дешифровке ее окончания. Сославшись на нездоровье, он удалился на свою
половину за дощатую перегородку. Но Дютрейль еще долго просидел над своими
записками, справляясь с привезенными книгами, думая над каждым выражением и
стараясь понять все изгибы мысли писавшего.


III

Поздно ночью, когда Дютрейль уже спал сном глубоко утомленного
человека, его вдруг разбудил Бувери. Старик зажег свечу и при ее свете
казался еще бледнее, чем обыкновенно. Волоса его были всклокочены, весь вид
обличал крайнюю степень ужаса.
- Что с вами, Бувери? - спросил Дютрейль. - Вы нездоровы?
Как ни трудно было бороться со сном, Дютрейль сделал над собой усилие,
помня, что его старый друг тяжело болен. Но Бувери, не отвечая на вопрос,
сам спросил задыхающимся голосом:
- Вы тоже его видели.
- Кого я мог видеть? - возразил Дютрейль. - Я так устаю за день, что
сплю без снов.
- Это не был сон, - печально проговорил Бувери, - и я видел, как от
меня он прошел к вам.
- Кто?
- Тот финикиец, могилу которого мы раскопали.
- Вы бредите, милый Бувери, - сказал Дютрейль, - у вас жар, я сейчас
приготовлю для вас прием лекарства.