"Дуглас Брайан. Змея и мумия ("Конан") " - читать интересную книгу автора

нечто похожее. Изучив технику моей подопечной, мы сможем найти в ней
уязвимые места, и тогда, во славу Сета, наше могущество возрастет...
Подобные выступления всегда находили горячий отклик среди служителей
Среднего храма. Надменные жрицы Верхнего только поджимали губы, опасаясь
открытой конфронтации. А жрецы Нижнего храма боязливо шарили глазами, не
зная, к кому примкнуть.
Татхэб все это видел и благодарил заклинателя змей. Именно он научил
его управлять мимикой лица, чтобы не обнаружить своих чувств перед
леопардовой гадюкой, которая жалит только сомневающихся. Если бы ни уроки
заклинателя, ожил бы клубок гадюк из Верхнего храма, и Татхэб не дожил бы до
рассвета.
А через три дня после приснопамятного выступления он осуществил свой
замысле, который лелеял давно. Расчет был верным. Обычно Сет сам стережет
свои сокровища и помогает отыскать воров. Но в данном случае у божества не
могло быть никаких претензий к своим служителям. Татхэб самолично зачернил
лик изваяния.
- Ничего, о величайший! Скоро тебя усладят изысканным зрелищем, к тому
же грандиозным в исполнении! - нашептывал послушник. - О, мудрый и
смертоносный! Оцени мою шутку, ибо, знаю я, ты любишь такие шутки!
Заключив Балзу в каземат, Татхэб спас ее тем самым от жуткой участи и
находил в этом немало забавного, так как последующая судьба юной туранки
вряд ли была бы лучше смерти на колу.
Она сильно похудела, и бледность покрывала ее кожу, некогда
золотисто-смуглую. Пока Балзу оставалась наедине с собой, черные ее глаза
роняли слезы почти беспрерывно. Но едва мучитель появлялся на пороге камеры,
как в заплаканных глазах проступала твердость.
Мало того, рабыня позволяла себе пренебрежительный тон в своих дерзких
речах.
- Глупый, - говорила она, - я могла быть твоей и только твоей. Для
этого не нужно было ни цепей, ни замков. А теперь ты мучаешь одну лишь мою
оболочку. Ждешь меня там, где меня нет.
- А что будет, если я возьму тебя силой? - злился Татхэб.
- Ты овладеешь одной только плотью. Много радости тебе это не
доставит, - спокойно отвечала Балзу.
Он и сам это знал. Но ему не нужна была женщина, по крайней, мере, его
собственная плоть не тянулась к женской плоти, как это бывает с мужчинами
примитивными, неотесанными и несведущими в Великом Искусстве. Татхэб
нуждался в торжестве иного рода.
Он стоял и без особого интереса наблюдал за судорогами одной из жриц,
той самой, что когда-то велела наказать его палками из-за какого-то пустяка.
Теперь она стонет, то сипло, то визгливо, ощущая острие кола в собственном
животе.
- Скажи, о почтенная, - обратился к ней Татхэб, - теперь ты ближе к
Сету, чем когда-либо?
- Воистину, это так, - хрипло отвечала жрица. Ее лицо искажало
страдание, но она сумела улыбнуться презрительно краями в кровь искусанных
губ и гордо глянула на вопросившего сверху вниз.
- Заклинаю тебя из праха, - страстно заговорил Татхэб, - спроси у
повелителя повелителем, как мне, недостойному, покорить и растоптать гордое
сердце негодной туранской рабыни?