"Янка(Иван Антонович) Брыль. Сиротский хлеб" - читать интересную книгу автора

Сивый шмыгнул носом и задумался. У них только Иван Терешко рыбу в
лоскут заворачивает. Но у него и плотички бывают, и окуни. Даник делал
иначе. Он выпивал из бутылки молоко, а потом, как поймает рыбку - туда же, в
бутылку. Одного за другим запихивал через горлышко скользких, холодноватых
пескарей, часто менял воду, а они почему-то всё разевали рты. Сыпал он туда
крошки хлеба, и казалось, рыбки едят. Жуют, жуют, пока наконец не
подохнут...
- Да нет, дядя Микола, - сказал он, - храпка - это не тряпка. Тряпка -
по-пански шматка, вот как мы в школе доску вытираем.
- Ну, так я, брат, не знаю. Я, брат, в ихнюю школу и дня не ходил.
- А что же учитель? - отозвалась из-за прялки Даникова мама. - Ему лишь
бы деньги огребать?
Старик Кужелевич, дядька Рыгор, лежал на печи, только лапти виднелись.
Думали - дремлет, а он заворочался и говорит:
- А ну его, этого учителя! Какой он поляк! Он же из Березовки. Я и отца
его знаю, и его самого. Из богатой хаты, ничего не скажешь. В Несвиже
учился, по-русски. А теперь вот в панскую шкуру вырядился. Уже, вишь, и паню
себе отхватил, женился. Окопался неплохо. А нашего брата, даже который и
грамотный, учителем небось не поставят. Да не каждый и пойдет, как этот
Цаба. Храпка, шмапка. Калечат только! Скорей бы уж на них управа
какая-нибудь нашлась. То пан полициант, то пан секвестратор*, то пан Цаба -
все на нашу мужицкую шею...
______________
* Секвестратор - сборщик податей.

Даник не спускал глаз с Миколы. Друг его встал, подошел к полке и снял
с нее какую-то книгу.
- Это Купала, - сказал он. - Тот самый, что и про Машеку написал.
Помнишь? - подмигнул он Данику.
- Ыгы, - так же заговорщически улыбнулся Сивый, вспомнив безмен.
- И обо мне он написал, - перелистывая книгу, говорил Микола. - Вот
гляди, стих: "Я швец-молодец". И о тебе написал. О тебе и о твоей маме.
Сейчас найдем... Ага! Ну, слушай.
Это был разговор бедной матери-крестьянки с сыном своим, который пас
чужих коров. У мальчика было то, чего Даник навсегда был лишен, - отец и
братья. Было и то, чего он еще не успел испытать, - служба у чужих людей.
Было, однако, главное, что роднило Сивого с тем пастушком, - горькая доля.
Микола, стоя посреди хаты, читал:

Как проходит в наймах лето
Пастуха,
Спроси, мать, у птицы этой -
Канюка.
Ты спроси у этой тучи,
Полной слез;
У цветка над этой кручей
Среди лоз;
Этой груши среди поля
И болот:
Все моей тяжелой доле