"Янка(Иван Антонович) Брыль. В семье" - читать интересную книгу автора

на него собака. Хорошо еще, что одного из семьи взяли: остался отец, будет
кому пахать да косить, а то ведь и самого хозяина и парнишку могли забрать,
даром что ему только шестнадцать - берут у людей и таких...
И вот мы с отцом добываем наш черный кусок хлеба вдвоем.
Сегодня это не хлеб, это торф, который мы копаем на лугу.
Луг широкий, раскинулся от поля до леса, - иной раз может даже
показаться, что тут привольно. Но полоска сенокоса у нас узкая, как и у
большинства; три прокоса и "добавок" - еще половинка, которую я позапрошлым
летом "выскубал" один, когда учился косить. Яму копаем поперек, чтобы торф
складывать на своей траве. Отец стоит по колени в черной жиже, весь
измазанный, мокрый от пота, грязи и дождя, который моросит сегодня с самого
утра, словно осенью. Из ямы видна только голова, без шапки, тронутая
сединой, которой, кажется, стало куда больше. Он упорно молчит и швыряет
наверх большие черные кирпичи торфа, а я отношу их и складываю рядками.
Кирпичи мокрые, скользкие и тяжелые. И все-таки мне легче, чем отцу, а он ни
за что не хочет, чтоб я его сменил.
- Еще накопаешься, - отвечает. Как будто бы ему так легче.
Под серым небом, на мокром зеленом просторе мы не одни. Мы только ближе
к дороге. Поодаль от нас, в сторону леса, видно, как чернеет торф, ходят,
сгибаются и разгибаются хлопцы и девчата, даже как вылетают из ям торфяные
кирпичи. Скоро косовица, все готовят топливо, чтоб до осени успело
просохнуть. Глубже, чем можешь, за торфом не заберешься и дважды из одной
ямы его не возьмешь. Этих ям, залитых водой, на лугу с каждым годом все
больше и больше. Сена от этого не прибавляется и дрова в казенном или
купеческом лесу не дешевеют.
Жаворонки не боятся такого дождя, как сегодня. Их не видно в пасмурном
небе, только песня звенит, точно сеется на траву, на цветы и черный торф
вместе с бесчисленными капельками теплого дождя. Если б не они, на лугу было
бы совсем тихо. С дороги доносится то грохот телеги, когда она попадает на
булыжник или въезжает на мост, то иногда прогудит машина. Машин у панов не
много, ходят редко.
Время уже приближалось к обеду, когда я увидел, что от дороги, лугом, к
нам идет человек.
- Кто-то идет, - сказал я.
Отец бросил копать, а затем даже вылез из ямы.
Мы не дети и в чудеса тоже не верим, как бабы, а все же дяди нет целый
месяц, и неизвестно, когда он вернется... Писем нет, не было и суда. А если
он неизвестен, день его возвращения, так почему бы этому не случиться
сегодня?.. Это даже не мысль, а тоска, ноющая, молчаливая тоска... И мы с
отцом стоим и смотрим в ту сторону, откуда к нам идет по луговой дороге
человек...
Разочарование было не полное.
- Иван! - сказал отец.
Мы пошли навстречу.
Это был наш сосед Иван Брозовский, Шуркин отец.
- Иван Павлович, браток! - вскрикнул отец, еще не доходя, и как-то
чудно, как мне показалось - по-бабьи, спросил: - Михася ты не видел?
Иван был страшный: еще больше ссутулился, бледный, в обтрепанной
одежде... Рваные ботинки на босу ногу яснее всего говорили о том, что он из
дальних краев... А все улыбается, как и раньше.