"Янка(Иван Антонович) Брыль. Смятение" - читать интересную книгу автора

стремя, рывком поднялся и легко сел. Хотел молча тронуть с места рысью, но
конюх успел схватить за повод:
- Тпру, начальник! Закурим.
Леня достал из верхнего кармана старого синего кителя пачку сигарет,
спички и протянул их Мартыну.
- Та-а-ак, - гудел тот, неторопливо закуривая. - Та-ак. Весна, товарищ
Леня. А весной, браток, и щепка на щепку...
Леня тронул кобылку поводьями и каблуками.
- Сигареты возьми! Куда это тебя?..
Вслед веселому, легкому топоту недавно по-весеннему переобутых копыт
заколыхался жирный, беззвучный хохот.
Дорога из деревни Углы в местечко Горелицу, от третьей бригады к центру
колхоза, шла над самым Неманом.
Если бы не злость, которая еще пуще разворошила в душе всю черную
горечь, Лене и сегодня было бы приятно чувствовать себя все еще молодым.
Почти как в сорок втором, сорок третьем, когда он, ночью и днем, по снежным
наметам или среди такой вот красоты, разъезжал в самодельном партизанском
седле. Здесь, в родных местах, где на умытой дождями и причесанной боронами
пашне снова проклевываются розовато-зеленые всходы яровых, где над холодной,
вроде недавно освободившейся от ледохода водой тепло бормочут пчелы в
расцветающем лозняке, где за рекою опять по-новому синеет под заревым небом
старая пуща...
И сегодня радовался бы... Но не будет... И вообще - черт его знает, что
теперь будет!..
Веселая Метелица бежит и так в охотку, а он все подстегивает.
Высоко над серой и над зеленой от озими землей звенят бессонные
жаворонки, а по сторонам, поближе - грачиный гомон в голых вершинах
придорожных лип. Уже виднеются горелицкие крыши и кроны деревьев,
линяло-синий купол церкви и белые стены электростанции на окраине - всё в
ожидании первых лучей солнца. Торжественная, волнующая тишина.
А он совсем, кажется, и не замечает всей этой красы...
Мышастая "Победа" уже стояла у крыльца правления. Председатель,
коренастый подвижный Адам Буховец, в пустой еще конторе, держа своей
единственной левой рукой трубку висящего на стене телефонного аппарата,
кричал в нее так, что тот, с кем он разговаривал, мог бы, вероятно, услышать
его и без проводов на столбах.
- ...Им хорошо говорить, товарищ Воронин, когда у них станция под
боком! Кто ближе к чашке, тот и хлебает. А тебе... Что?.. Да кто вам тыкает?
Это я про себя... Я не киваю на Петра, а только говорю - аль мы у бога
телятко украли?.. Что?.. Я, товарищ Воронин, словами не кидаюсь... И вы
меня, пожалуйста... Что?..
Адам покраснел еще больше, раздраженно сморщился и, закричав в трубку:
"Поговорим, почему же нет!.." - наконец повесил ее, резко повернул ручку -
дал отбой.
- Здорово, брат Живень, - сказал он, вытирая ладонью взмокший лоб. -
Слышал: "Почему так рано? Почему домой?.." Еще я и виноват!.. Ну, что там у
тебя?
Полные щеки Адама, его кнопочку-нос и острые серые глаза венчает
какой-то буро-золотистый и гладкий чубик, за который его прозвали сусликом.
Но сегодня Лене это не кажется смешным. Не смешит и шумная суетливость очень