"Янка(Иван Антонович) Брыль. Нижние Байдуны" - читать интересную книгу автора

правей - толпа разделилась на две голые половины. Начинается плавание с
криком и буханьем ногами по воде - рыбу загоняют под берега, в норы и
подрезы, а на дне - под большущие торфяные глыбы.
Потом кто-нибудь старший командует "хватит!" - и начинается главное.
Слова "спорт", "чемпион", "рекорд" и другие подобные не были у нас
тогда в моде, как и трусы, - слышали кто где, в армии или в школе, а кто и
совсем не слышал. А чемпионы были. Да говорилось про это просто: рыбу руками
достают лучше всех кузнец Пучек, Тивунчиков Жмака и конечно же Тимох
Ермолич.
Пучек, правда, ловил не так уж хорошо, как потешно. Маленький
широкоротый "черноморденький" дядька нырял густо и чаще всего впустую.
Втянет побольше воздуха, подскочит шпунтиком вверх, нырнет ногами вниз, и
довольно долго его нету. Так долго, что за это время можно успеть раз пять
подряд сказать его длинное прозвище: "Не хочу хлеба, дай сала!" Тогда уже он
выныривает и прежде всего, разведя руки, показывает, какая рыбина утекла.
Потом почти сразу же снова хватает воздуху, подпрыгивает и - на дно.
Кое-когда выныривал с рыбиной, однако все еще меньше той, по душу которой
снова и снова давал нырца.
Дюжий и звероватый Жмака часто вынимал из-под донных глубин или из-под
берегового подреза больших язей, налимов и окуней, иногда резал руки
окуневой пилкой и каждую рыбину или рыбинку, подняв ее над водой, прежде чем
швырнуть на берег, обкладывал понурым "лошадиным" матом.
Тимох сюда не приходил вместе со всеми из деревни - летом он жил с
собакой в своем луговом шалаше и, когда до речки догоманивала праздничная
мужская гурьба, присоединялся к ней иногда так незаметно, будто из-под куста
появлялся или даже из-под земли. На глубине нырял он не ногами вниз, как
другие, а, постояв, грузно подпрыгивал, сгибался над водою в поясе и,
потешно блеснув незагорелым задом в небо, как через жердь, переваливался в
глубину. Однако сидел там дольше всех и выныривал всегда с рыбой. То с
большим чем-нибудь, то с одними плотвицами. Бывало, навсаживает,
назатискивает тех плотвиц между пальцами обеих рук и еще по одной - между
пальцами на обеих ногах. Уже и выдумывать не надо, сколько их там, под одним
подрезом или между большими глыбами торфа.
- Только, братец мой, поглаживай да бери. Как бабу...
...В плену, куда я попал из польского войска в сентябре тридцать
девятого года, мне несколько раз досаждал один и тот же сон. Полная
сковорода яичницы. Знай шкварчит да побрызгивает салом. Только что с огня. И
ломоть хлеба, толстый, ноздревато пухлый и большой, на всю буханку. И мысль
с естественной во сне логикой: "Вот дурень! Почему ж я тогда так мало, так
неохотно ел?.."
Другой сон приходил, кажется, только однажды. Один только раз так
беспощадно ярко. Я увидел наш муравчатый луг со всеми его цветами и
мотыльками, со всеми запахами и песней жаворонка над знойной тишиной, со
всею травяной, зеленой лаской для босых, всегда исколотых ног... С
жутковатой, едва прозрачной теменью речной глубины в самом глубоком подрезе,
где я - уже не пастушок - поглаживаю, улещиваю моего самого большого язя...
Луг и речка и тот радостный гомон и смех - силами всех нижнебайдунских
хлопчиков, парней, мужчин, - смех, от которого я и проснулся на нарах,
отрадно заплаканный.
...Очень мало знакомые со словами "спорт", "рекорд", "чемпион", мы не