"Буало Нарсежак. В заколдованном лесу" - читать интересную книгу автора

Францию сразу же по достижении возраста, в котором смогу
отстаивать свои права. Между тем я изо всех сил старался
закалить свой дух, читая затаив дыхание возвышенные
произведения своего соотечественника - графа Шатобриана; его
"Ренэ" стал моей духовной книгой. Увы! Не был ли я,
подобно Ренэ, обречен, будучи существом особым, на те же
ужасные испытания и трагическую любовь? Впрочем, пока еще
рано рассказывать о Клер...
Итак, я рос одиноким и диким на берегу океана, через
который иногда докатывались грохот битв и звон набата,
возвещавшие всей Европе о приближении Узурпатора. Иногда
нас навещали эмиссары с потерянной нами родины. Они
заезжали к нам в промежутке между своими разъездами то
вандеец, приехавший просить о субсидиях, то бретонец,
уклоняющийся от воинской повинности. При свете свечи, за
скромным ужином, они рассказывали новости о нашем замке. Со
времен нашего изгнания замок Мюзияк уже дважды сменил
хозяев, и оба раза его новых владельцев постигла трагическая
и страшная участь. Что касается первого - члена Конвента,
то он покончил с собой, второй же - скупщик национальных
ценностей - просто сошел с ума. Крестьяне видели в этом
карающую руку Господа, да и мы сами были склонны думать
именно так - ведь все знали, что эти безбожники сровняли
нашу часовню с землей. "Это месть наших предков", -
утверждала моя мать, которая с каким-то неистовым увлечением
зачитывалась тогда книгами Левиса (2), Матюрэна (3) и
Байрона. И вот эта столь набожная женщина взывала к
бретонским святым - Ронану, Жальдасу, Корантену и Тюгдваллу
(4) с такой страстью, что ее молитвы походили скорее на
проклятия.
Незадолго до падения Бонапарта и его краха в 1815 году
моя бедная мать заболела. В ее переполненном
воспоминаниями, сожалениями и химерами мозгу что-то, должно
быть, надломилось, так как она утратила способность ходить и
временами бредила. Реставрация Бурбонов дала мне
возможность вернуться во Францию, однако я не мог бросить
мою бедную мать, которой дорожил больше жизни, а о том,
чтобы взять ее с собой, не могло быть и речи. Смирившись, я
решил ждать ее кончины, пребывая в состоянии такой глубокой
печали, что даже не в силах описать ее. Доходившие из
Мюзияка новости умножали мою печаль, некий Луи Эрбо -
свежеиспеченный имперский барон - откупил наш замок.
Поговаривали, что он несметно богат. Так как же мне, с
моими скромными средствами, удастся убедить этого выскочку
возвратить землю славных предков? Разумеется, я мог бы
заполучить часть пресловутого эмигрантского миллиарда, так
сильно занимавшего газеты того времени. Но для этого мне
пришлось бы интриговать при дворе, а ведь в ту пору я
находился на чужбине, прикованный к постели умирающей
матери. О Всевышний, как я вслед за матерью стал докучать