"Буало Нарсежак. Та, которой не стало" - читать интересную книгу автора

срок, чтобы все учесть, взвесить все "за" и "против". Нет. Бояться
абсолютно нечего.
Десять часов. Равинель поднялся и подошел к Люсьен, стоявшей у окна. На
маслянисто-мокрой улице ни души. Он взял Люсьен под руку.
- Ничего не могу с собой поделать. Нервы. Как подумаю...
- А ты не думай.
Так они и стояли, не шевелясь, рядом, чувствуя гнет тяжкой тишины, в
которой лихорадочно отстукивал секунды будильник. За спиной у них мерно
покачивались на воде иллюминаторы "Смолена" - бледные, с каждой минутой
тускнеющие луны. Туман сгущался, а звуки патефона стали таять и напоминали
теперь гнусавое позвякивание телефона.
Равинель уже не знал, на каком он свете. В детстве он так представлял себе
чистилище: долгое ожидание в тумане; долгое, томительное ожидание; он
закрывал глаза, и ему чудилось, что он падает в бездонную пропасть. От
ужаса кружилась голова, и все-таки это было приятно; мать трясла его: "Что
ты делаешь, дурачок?"
- Играю.
Смущенный, растерянный, немного виновато, он снова открывал глаза.
Позднее, когда аббат Жуссом спросил его при первом причастии: "Дурных
мыслей нет? Ты ничем не осквернил свою чистоту?" - он сразу вспомнил про
игру в туман. Да, в ней наверняка было что-то нечистое, порочное. И,
однако, всю жизнь он играл в эту игру. С годами он ее усовершенствовал. Он
научился вызывать в себе странное чувство, будто он стал невидимкой и
рассеивается, как облако... Например, в день похорон отца... Тогда
действительно стоял туман, такой густой, что катафалк погружался в его
хляби как судно, идущее ко дну. Это был переход в мир иной. Не грустно, не
весело. Наступало великое умиротворение. По ту сторону запретной черты...
- Двадцать минут одиннадцатого.
- Что?
И опять Равинель очутился в плохо освещенной, бедно обставленной комнате,
рядом с женщиной в черном пальто. Вот она вытаскивает из кармана пузырек.
Люсьен! Мирей! Он глубоко вздохнул и вернулся к жизни.
- Ну-ну! Фернан! Встряхнись, открой графин. Она разговаривала с ним как с
мальчишкой. За это он и любил ее - врача Люсьен Могар. Еще одна шальная,
неуместная мысль. Врач Люсьен Могар - его любовница! Иногда это казалось
ему просто невероятным, даже чудовищным. Люсьен вылила содержимое пузырька
в графин с водой, взболтала смесь.
- Понюхай-ка. Никакого запаха.
Равинель склонился над графином. Верно, никакого запаха. Он спросил:
- А ты уверена, что доза не слишком большая?
Люсьен пожала плечами.
- Если бы она выпила весь графин, тогда не ручаюсь. И то еще неизвестно.
Но она же выпьет стакан или два. Успокойся, я знаю, как это подействует!
Она тут же уснет, можешь мне поверить.
- И... при вскрытии не обнаружат никаких следов?
- Это же не яд, бедный мой Фернан, а снотворное. Оно сразу усваивается...
Ну, садись за стол!
- Может, рановато?
Они одновременно глянули на будильник. Без двадцати пяти десять. Сейчас
парижский поезд проходит сортировочную в Блоттеро. Через пять минут он