"Буало Нарсежак. Жизнь вдребезги" - читать интересную книгу автора

отпечаток ее тела, будто она еще была здесь. Дюваль прошел в кабинет, и тут
она поджидала его: оставила свою почтовую бумагу, позабыла солнечные очки.
Он сел к столу, открыл средний ящик. Рука нащупала новый блокнот и
туристский проспект: "Посетите СССР". Старая мечта! И памятная ссора! Для
него это было бы посещением Мекки. Для нее это было абсолютно неприемлемо.
Почему же он чувствовал себя теперь таким старым, сухим, таким одиноким.
Рауль опустил блокнот в ящик. Завтра он позвонит Веронике, поблагодарит ее и
скажет, что тронут ее жестом и что займет квартиру лишь на несколько дней.
Ему вдруг захотелось быть великодушным. Рауль уже не знал, хотел ли он этого
развода. Может и нет... Если он уйдет отсюда, то что возьмет с собой? Что
здесь принадлежало ему, здесь, где, как думал он, находился в своем доме.
Рауль стал искать вместительный чемодан, которым он пользовался уже более
десятка лет в своих скитаниях по отелям и пансионам, где получил столько
пинков. "Не мог бы ты выбросить этот ужас в подвал?" - сказала Вероника.
Но Рауль держался за чемодан как моряк за свой сундучок. Он открыл его
на столе в гостиной. Очень приятно было делать запретное. Дюваль начал
складывать туда свое белье, одежду.
У него и было-то всего три костюма, да плащ, и не было никакого
стремления к элегантности. Рауль никогда не придавал значение одежде. Две
пары носков, три галстука, которые нуждались в чистке, вот почти и все...
электробритва "Ремингтон", подаренная Вероникой, которой он никогда не
пользовался, поскольку предпочитал свой старый "Жиллетт". Рауль был
свободен, как моряк, беден и всегда готов в путь. Стоянка кончилась.
Еще один беглый взгляд на эти стены, на ужасные абстракции, подписанные
"самим" Блуштейном, неизвестным пока, но "восходящим" художником, "который
вскоре будет знаменит". Рауль захлопнул чемодан и отнес его в комнату для
гостей, которую никогда никто не занимал. Постелил постель. Он здесь
расположится на самый короткий срок. Рауль пошел за пижамой, бросив взгляд
на книгу, лежащую на ночном столике. Как всегда - Мазо де ля Рош... Он
засмеялся и закрыл за собой все двери. Есть ему не хотелось. Хотелось
заснуть. "Эй, матрос, постарайся все позабыть!" - обратился он к себе и
проглотил снотворное.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

- Рад был увидеть вас до августа,, - сказал Фарлини, - я уезжаю в
отпуск... Мне это было так необходимо... И я бы огорчился, если бы... Но,
садитесь, пожалуйста, прошу вас.
Кабинет был богато обставлен, повсюду цветы. Толстые ковры. Мэтр
Фарлини протянул Дювалю коробку.
- Сигару?... Нет?... В самом деле?... Они не крепкие... Хорошо,
приступим к нашему делу.
"Лет сорока, - подумал Дюваль, - мало двигается. Пожалуй, несколько
скован. Ему бы надо сбросить четыре-пять килограмм... Когда же он заговорит
о Веронике?"
Нотариус заглянул в папки, продолжая улыбаться. Кондиционер освежал
воздух, который временами становился почти холодным. Дюваль все больше и
больше настораживался.
- Прежде всего, - сказал нотариус, - выполним некоторые формальности. Я
должен удостовериться в вашей личности. Это необходимо.