"Кристофер Бакли. День бумеранга" - читать интересную книгу автора

нежной, передержанной на огне пищей, нанимала немецких нянечек, которые
шлепали их при первой возможности, в одиннадцать лет отсылала в мрачные
епископальные школы-интернаты. Оставшись без детей, Адди ограничила свою
жизнь бриджем, комитетскими собраниями и джином с тоником. Она стала столпом
бостонского общества - этакой вдовствующей королевой и знаменосцем
старинного рода Джепперсонов.
Таковы были нити ДНК Рандольфа К. Джепперсона-четвертого.
Какие бы скелеты ни гремели костями в семейном шкафу - или вестибюле,
если хотите, - характер у Ранди был солнечный, хотя в нервозном состоянии он
порой как-то странно гудел на низкой ноте: "М-м-м-м-м-м".
- Рандольф, прекрати! - требовала мать. - Опять этот нелепый звук!
Ранди отправился в Гарвард. Учился он прилежно, получал хорошие баллы и
пользовался популярностью, особенно среди студенток - благодаря приятной
внешности и заразительному смеху. "Порше-кабриолет" и большая моторная
лодка, которую он держал у пристани на реке Чарльз, тоже не портили его
репутацию, как и корзины для пикников, полные шампанского, фуа-гра и лучшего
марокканского гашиша. Он ни разу не уронил славного семейного имени. Он
участвовал в издании студенческой газеты "Гарвард кримзон", стал отвечать за
редакционную страницу, его заметки, осуждающие политику Рейгана по
уменьшению налогов, были на хорошем счету. Большой скандал в семье, правда,
вызвал его отказ вступить в престижный студенческий клуб "AD", здание
которого он назвал "мраморной сральней".
Окончив Гарвард, Ранди провел год в составе Корпуса мира: пытался
заинтересовать перуанцев водоочисткой и севооборотом, но главным образом
отличался по части качественного и недорогого кокаина, которого он вдохнул,
наверно, целые Анды. В вилле, которую он там снял, он до рассвета писал
письма полудюжине оставшихся на родине подруг, намекая, что вообще-то
работает на ЦРУ - помогает выслеживать на "Светлом пути" Абимаэля
Гусмана.[14]
Домой после этого кокаинового антракта он вернулся угрюмый и
неузнаваемый, с длинными, не очень чистыми волосами и бородой. От наркотиков
непроизвольное гудение стало у него почти беспрерывным. Потускнела и его
речь, некогда искрившаяся остроумием. Он поговаривал о возвращении в Перу -
мол, "надо доделать дело". Звучало неубедительно. Бывшие подруги под разными
предлогами отказывались от свиданий. Мать пригрозила лишить его денежного
содержания.
Спустившись однажды из спальни, где он продрых до пяти вечера, он был
встречен матерью, которая сказала:
- Ты, милый мой, молод для кризиса средних лет. Давай бери себя в руки.
Так пойдет - кончишь в дурдоме, как твой отец. Или угодишь в какую-нибудь
секту "возрожденцев". Не знаю, что скучнее. И пожалуйста, перестань издавать
этот противный звук!
Однажды по пути в Бостон к психиатру, на чем настояла мать, сказав, что
иначе выгонит из дома и перестанет давать деньги, Ранди закинулся тремя
дозами кислоты.
Это был довольно своеобразный, но по-своему логичный способ отомстить
матери: увидеть под воздействием лошадиной порции ЛСД, как она уменьшается,
съеживается. Ехать в Бостон по автостраде стало, однако же, сложновато. В
какой-то момент он поднял глаза и узрел среди диковинных гигантских птиц,
которые кружили над ним и норовили схватить и съесть, очертания