"Юрий Буйда. Город Палачей" - читать интересную книгу автора

тяжестью, - но на небе не было ни облака, ни даже птичьего следа...
Я не оставлял попыток, пока наконец пятая или шестая, а может, и
седьмая не увенчалась полным успехом: каким-то чудесным образом мне удалось
охватить его взглядом целиком, - и я проснулся с твердым намерением отыскать
этот остров. Можно, впрочем, сказать иначе: я твердо вознамерился не
препятствовать острову стать моим собственным, уж коли наш выбор совпал.
Стремление вернуться в рай - свидетельство незрелости, ибо подлинно
человеческая жизнь начинается после изгнания из рая. Да и что такое рай?
Град, сад, небо. А тут - остров. Нечто совершенно иное. Годами меня мучило
острое, болезненное желание уйти от этой тяжести существования в одной из
клеток. Человек обретает свое "я" только среди людей, я же хотел избавиться
от этой невыносимой тяжести других, диктовавших, требовавших, - даже если
они прямо не диктовали и не требовали, - от меня чего-то такого, что
примиряло бы меня с ними даже хотя бы в гастрономических пристрастиях. Они,
вольно или невольно, предписывали мне, каким мне надлежит быть, разрушая мое
одиночество самим фактом своего существования. Деяние не принадлежит
деятелю, ибо оно именно потому и становится деянием, что совершается in
nominae, во имя, - а именем всегда владеют другие.
Итак, это был не рай и не ад, но - остров.
Остров как остров. Не часть суши, не восемнадцатый или тысяча триста
одиннадцатый, не следующий в списке, но иной - именно остров. Пробел между
словами. Или даже некое Ничто за пределами любого словаря. Безымянный. Звук,
существующий до слова, сам по себе. Скорее попытка, чем находка. Может быть,
даже пустота и тишина - форма для будущего звука, для чаемой души, что-то
преднаходимое. То после, которое до.
Я нанял приличную лодку с мотором - во сне это так просто - и принялся
методично обследовать все эти бухты и лагуны, разветвления и ответвления
дельты, проверяя квадрат за квадратом водную поверхность. Я обнаружил
несколько приличных островов, где, возможно, люди никогда и не бывали, - но
не поддался искушению. Это как обет максималиста, упрямо стремящегося
получить все или ничего. В моем случае - как казалось во сне (а потом уже и
во-сне-наяву) - максимализм был путем к спасению, ни много ни мало, поэтому
я упорно или даже упрямо продолжал поиски, иногда получая в сновидениях
подсказки, как обрести настоящий путь к подлинной цели. Рыцари, одержимо
рыскавшие по миру в поисках чаши святого Грааля, точно знали: чтобы
достигнуть цели, они должны, невзирая на все мыслимые соблазны, сохранить
целомудрие. Вот и я - вы будете смеяться - ощущал себя кем-то вроде такого
рыцаря: никаких других островов, никакого рая или ада - вперед, к Острову,
даже если для достижения цели мне придется пожертвовать всем человечеством.
Впрочем, если один человек - все люди, то и плевать на остальных людей.
Остров - вот что я искал.
Не один месяц моя лодка резала серовато-зеленый шелк водных просторов.
Сменялись пейзажи, времена года, но неизменным оставалось мое стремление к
цели, неколебимой - моя воля, хотя иногда и возникала мысль: неужели правы
те, кто утверждает, будто цель - это всего-навсего путь к цели, поэтому
движение важнее обладания? Но я гнал от себя эту демобилизующую мысль: что
верно для философии, не всегда верно для философа.
Мое убеждение в том, что цель достижима, было столь сильно, что, увидев
наконец выплывший из тумана остров, я даже поначалу не испытал никаких
чувств, кроме облегчения: ну и слава Богу. Без восклицательного знака: