"Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита (Черновые редакции романа)" - читать интересную книгу автора

- Ну, что ж, ванну будете брать? - Тут она взялась за шнур, какая-то
занавеска поехала в сторону, и в комнату хлынул дневной свет. Иванушка
увидел, что та часть комнаты, где было окно, отделена легкой белой решеткой
в расстоянии метра от окна.
Иванушка посмотрел с какою-то тихой и печальной иронией на решетку, но
ничего не заметил и подчинился распоряжениям толстой женщины. Он решил
поменьше разговаривать с нею. Но все-таки, когда побывал в ванне, где было
все, что нужно культурному человеку, кроме зеркала, не удержался и заметил:
- Ишь, как в гостинице. Женщина горделиво ответила:
- Еще бы. В Европе нигде нет такой лечебницы. Иностранцы каждый день
приезжают смотреть.
Иванушка посмотрел на нее сурово исподлобья и сказал:
- До чего вы все иностранцев любите! А они разные бывают. - Но от
дальнейших разговоров уклонился. Ему принесли чай, а после чаю повели по
беззвучному коридору мимо бесчисленных белых дверей на осмотр.
Действительно, было как в первоклассной гостинице - тихо, и казалось, что
никого и нет в здании. Одна встреча, впрочем, произошла. Из одной из дверей
две женщины вывели мужчину, одетого, подобно Иванушке, в белье и белый
халатик. Этот мужчина, столкнувшись с Иванушкой, засверкал глазами, указал
перстом на Иванушку и возбужденно закричал:
- Стоп! Деникинский офицер!
Он стал шарить на пояске халатика, нашел игрушечный револьвер,
скомандовал сам себе:
- По белобандиту, огонь!
И выстрелил несколько раз губами: "Пиф! Паф! Пиф!"
После чего прибавил:
- Так ему и надо!
Одна из сопровождавших прибавила:
- И правильно! Пойдемте, Тихон Сергеевич! Стрелявшему опять приладили
револьверик на поясок и с необыкновенной быстротой его удалили куда-то. Но
Иванушка расстроился.
- На каком основании он назвал меня белобандитом?
- Да разве можно обращать внимание, что вы, - успокоила его толстая
женщина, - это больной. Он и меня раз застрелил! Пожалуйста в кабинет.
В кабинете, где были сотни всяких блестящих приборов, каких-то
раскидных металлических стульев, Ивана приняли два врача и подвергли
подробнейшему сперва расспросу, а затем осмотру. Вопросы они задавали
неприятные: не болел ли Иван сифилисом, не занимался ли онанизмом, бывали ли
у него головные боли, спрашивали, отчего умерли его родители, пил ли его
отец. О Понтии Пилате никаких разговоров не было.
Иван положил так: не сопротивляться этим двоим и, чтобы не ронять
собственного достоинства, ни о чем не расспрашивать, так как явно
совершенно, что толку никакого не добьешься.
Подчинился и осмотру. Врачи заглядывали Ивану в глаза и заставляли
следить за пальцем доктора. Велели стоять на одной ноге, закрыв глаза,
молотками стукали по локтям и коленям, через длинные трубки выслушивали
грудь. Надевали какие-то браслеты на руки и из резиновых груш куда-то
накачивали воздух. Посадили на холодную клеенку и кололи в спину, а затем
какими-то хитрыми приемами выточили из руки Ивана целую пробирку прелестной,
как масляная краска, крови и куда-то ее унесли.