"Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита (Черновые редакции романа)" - читать интересную книгу автора

Александр Павлович, почему-то имел при себе цейсовский бинокль в футляре и
одет был в защитном. Некогда богатая купеческая дочь Доротея Саввишна
Непременова подписывалась псевдонимом "Боцман-Жорж" и писала военно-морские
пьесы, из которых ее последняя "Австралия горит" с большим успехом шла в
одном из театров за Москвой-рекой. У Боцмана-Жоржа голова была в кудряшках.
На Боцмане-Жорже была засаленная шелковая кофточка старинного фасона и
кривая юбка. Боцману-Жоржу было 66 лет.
Секция скетчей и шуток была представлена небритым человеком, облеченным
в пиджак поверх майки, и в ночных туфлях.
Поэтов представлял молодой человек с жестоким лицом. На нем солдатская
куртка и фрачные брюки. Туфли белые.
Были и другие.
Вся компания очень томилась, курила, хотела пить. В открытые окна не
проникала ни одна струя воздуха. Москва как наполнилась зноем за день, так
он и застыл, и было понятно, что ночь не принесет вдохновения.
- Однако вождь-то наш запаздывает, - вольно пошутил поэт с жестоким
лицом - Житомирский.
Тут в разговор вступила Секлетея Савишна и заметила густым баритоном:
- Хлопец на Клязьме закупался.
- Позвольте, какая же Клязьма? - холодно заметил Бескудников и вынул из
кармана плоские заграничные часы. И часы эти показали.......................
Тогда стали звонить на Клязьму и прокляли жизнь. Десять минут не
соединялось с Клязьмой. Потом на Клязьме женский голос врал какую-то чушь в
телефон. Потом вообще не с той дачей соединили. Наконец соединились с той, с
какой было нужно, и кто-то далекий сказал, что товарища Цыганского вообще не
было на Клязьме. В четверть двенадцатого вообще произошел бунт в кабинете
товарища Цыганского, и поэт Житомирский заметил, что товарищ Цыганский мог
бы позвонить, если обстоятельства не позволяют ему прибыть на заседание.
Но товарищ Цыганский никому и никуда не мог позвонить. Цыганский лежал
на трех цинковых столах под режущим светом прожекторов. На первом столе -
окровавленное туловище, на втором - голова с выбитыми передними зубами и
выдавленным глазом, на третьем - отрезанная ступня, из которой торчали
острые кости, а на четвертом - груда тряпья и документы, на которых засохла
кровь. Возле первого стола стояли профессор судебной медицины, прозектор в
коже и в резине и четыре человека в военной форме с малиновыми нашивками,
которых к зданию морга, в десять минут покрыв весь город, примчала открытая
машина с сияющей борзой на радиаторе. Один из них был с четырьмя ромбами на
воротнике.
Стоящие возле столов обсуждали предложение прозектора - струнами
пришить голову к туловищу, на глаз надеть черную повязку, лицо
загримировать, чтобы те, которые придут поклониться праху погибшего
командора Миолита, не содрогались бы, глядя на изуродованное лицо.
Да, он не мог позвонить, товарищ Цыганский. И в половину двенадцатого
собравшиеся на заседание разошлись. Оно не состоялось совершенно так, как и
сказал незнакомец на Патриарших Прудах, ибо заседание величайшей важности,
посвященное вопросам мировой литературы, не могло состояться без
председателя товарища Цыганского. А председательствовать тот человек, у
которого документы залиты кровью, а голова лежит отдельно, - не может. И все
разошлись кто куда.
А Бескудников и Боцман-Жорж решили спуститься вниз, в ресторан, чтобы