"Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита (переписанные главы)" - читать интересную книгу автора

тут сел и заплакал, и лицо у гостя перекосилось, и он заявил, что повел себя
как доверчивый мальчишка, а Износков - Иуда!
- Из Кериота! - пламенно сказал Иван.
- Откуда вы знаете? - удивленно вопросил гость, а Иван, отирая слезы,
признался, что знает и больше, но вот горе, вот увы! - не все, но страстно
желает знать, что случилось дальше-то после того, как Ешуа двинулся с
лифостротона, и был полдень.
И что все неважно, и ловить этого удивительного рассказчика тоже не
нужно, а нужно слушать лежа, закрыв глаза, про Ешуа, который шел, обжигаемый
солнцем, с лифостротона, когда был полдень.
- За полднем, - заговорил гость, - пришел первый час, за ним второй
час, и час третий, и так наконец настал самый мучительный - час шестой.

НА ЛЫСОЙ ГОРЕ

Настал самый мучительный час шестой. Солнце уже опускалось, но косыми
лучами все еще жгло Лысую Гору над Ершалаимом, и до разбросанных камней
нельзя было дотронуться голой рукой.
Солдаты, сняв раскаленные шлемы, прятались под платами, развешанными на
концах копий, то и дело припадали к ведрам и пили воду, подкисленную
уксусом.
Солдаты томились и, тихо ворча, проклинали ершалаимский зной и трех
разбойников, которые не хотели умирать.
Один лишь командир дежурящей и посланной в оцепление кентурии Марк
Крысобой, кентурион-великан, боролся со зноем мужественно. Под шлем он
подложил длинное полотенце, смоченное водой, и методически, пугая
зеленоватых ящериц, которые одни ликовали по поводу зноя, ходил от креста к
кресту, проверяя казнимых.
Холм был оцеплен тройным оцеплением. Вторая цепь опоясывала белесую
гору пониже и была реже первой, а у подножия горы, там, где начинался
пологий подъем на нее, находился спешенный эскадрон.
Сирийцы пропускали всех граждан, которые желали видеть казнь троих, но
смотрели, чтобы ершалаимские жители не скоплялись бы в большие толпы и не
проходили бы с какой-нибудь поклажей, не учиняли бы каких-либо демонстраций.
А за вторую цепь уже не пропускали никого. Бдительность спешенных сирийцев,
повязанных чалмами из мокрых полотенец, во вторую половину дня была, в
сущности, излишней. Если в первые часы у подножия холма еще были кучки
зевак, глядевших, как на горе поднимали кресты с тремя пригвожденными и
устанавливали громадный щит с надписью на ... языке "Разбойники", то теперь,
когда солнце уходило за Ершалаим, караулить было некого. Меж сирийской цепью
и цепью спешенных легионеров находились только какой-то мальчишка,
оставивший своего осла на дороге близ холма, неизвестная старуха с пустым
мешком, которая, как она бестолково пыталась объяснить сирийцам, желала
получить какие-то и чьи-то вещи, и двух собак - одной лохматой желтой,
другой - гладкой запаршивевшей.
Но в стороне от гладкого спуска, под корявой и чахлой смоковницей
поместился один зритель, который явился к самому началу казни и вот уже
пятый час, прикрывшись грязной тряпкой от солнца, сидел под совершенно не
отбрасывающей тень смоковницей.
Явившись к началу казни, зритель повел себя странно. Когда процессия