"Михаил Булгаков. Рассказы, очерки, фельетоны (1925-1927гг)" - читать интересную книгу автора

погремушкой, и шел народ и назад, и вперед. И тут услышал Таракан
необыкновенный голос, всем заявляющий громко и отчетливо:
- У меня денег воз - дядя из Японии привез.
А потом голос так сказал:
- А сам не кручу, не верчу, только денежки плачу.
И действительно, сам он не крутил. Деревянный восьмигранный волчок
крутил тот, кто ставил. А ставить можно было на любой из восьми номеров. А
номер на доске, а доска на обыкновенном ящике, а полукружием вокруг ящика
мужчины.
- Игра, - заметил голос, - без обману и шансов. Каждый может выиграть
жене на печенку, себе на самогонку. Детишкам на молочишко.
Как родной голос совсем звучал. Как дома. Потная молодая личность в
кепке все ставила по три копейки на 8-й номер, а он все не выпадал. А потом,
как выпал, - выдал голос кепке пятиалтынный. Кепка потной рукой поставила
пятачок и - хлоп - 8! Двадцать пять копеек. Он - гривенник (кепка) - 8!
Чудеса - подряд. Полтинник. Голосу хоть бы что, хоть дрогнул - платит и
платит. Кепка опять гривенник на 8-й, только он уже не выпал. Нельзя же
вечно!
Еще кто-то три копейки поставил на 2-й номер. А на волчке вышло 3.
- Эх, рядом надо было! - сказал кто-то.
- Не угадаешь.
Таракан уже был у самого ящика. Финку переложил из голенища за пазуху к
кошелю для верности - все бывало на Новинском бульваре!
Кепка поставила гривенник на 7-й, выпал 7-й. Опять полтинник.
- За гривенник - даю полтинник, а за двугривенный - рубль! - равнодушно
всех оповестил голос.
Таракан молодецки усмехнулся, бодрый от пива, и смеху ради поставил на
3-й номер три копейки, но вышел 5-й.
- Чем дальше играешь, тем игра веселей! - голос сказал.
Таракан пятачок мелкой медью поставил на 4-й номер и угадал. Голос
выдал Таракану четвертак.
- Ишь ты! - шепнули в полукружии.
Таракан как-то удивился, сконфузился и гривенник бросил на 8-й. Теперь
сердце в нем екнуло, пока волчок, качаясь, кривлялся на доске. И упало
холодно. Не упал 8-й, а 1-й вместо него. Жаль стало почему-то гривенника.
"Эх, не нужно было ставить, забрал бы четвертак и ушел. А тут казнись!"
Через четверть часа полукружие стало плотнее, гуще в два ряда. И все
отшились, до того всех размахом забил Таракан. Теперь Таракан ничего не
видел вокруг, только лепешки без глаз вместо лиц. Но лицо голоса видел
отлично - на лице, словно постным маслом вымазанном, бритом с прыщом на
скуле, были агатовые прехолодные глаза. Спокоен был голос, как лед. А
Таракан оплывал. Не узнала бы Таракана родная мать. Постарел, углы губ
обвисли, кожа на лице стала серая и нечистая, а водянистые глаза зашли к
небу.
Таракан доигрывал пятый, последний червонец. Серый червонец,
вылежавшийся за пазухой. Таракан вынул, и владелец ящика его разменял так:
рваный рубль, новый рубль, зеленая трешка и тоненькая, как папиросная
бумага, видавшая виды пятерка. Таракан поставил рубль, еще рубль, не взял.
"Что ж я по рублю да по рублю?" - вдруг подумал и почувствовал, что падает в
бездну. Трешку! И трешка не помогла. Тогда Таракан шлепнул пятерку, и все