"Михаил Булгаков. Великий канцлер" - читать интересную книгу автора

Успокоенного Никанора Ивановича поразило немного лишь то, что голос
служащего в "Интуристе" несколько напоминал голос самого Коровьева. Но не
думая, конечно, много о таких пустяках, Босой вызвал к себе секретаря
Бордасова и казначея Шпичкина, сообщил им о долларах и о клопе и заставил
Бордасова, который был пограмотнее, составить в трех экземплярах контракт и
с бумагами вернулся в квартиру покойника с некоторой неуверенностью в душе -
он боялся, что Коровьев воскликнет: "Однако, и аппетиты же у вас, товарищи
драгоценные" - и вообще начнет торговаться.
Но ничего этого не сбылось. Коровьев тут же воскликнул: "Об чем
разговор, господи! " - поразив Босого, и выложил перед ним пачку в 350
долларов.
Босой аккуратнейше спрятал деньги в портфель, а Коровьев сбегал на
половину Степы и вернулся с контрактом, во всех экземплярах подписанным
иностранным артистом.
Тут Никанор Иванович не удержался и попросил контрамарочку. Коровьев
ему не только контрамарочку посулил, но проделал нечто, что было интереснее
всякой контрамарочки. Именно: одной рукой нежно обхвативши председателя за
довольно полную талию, другой вложил ему нечто в руку, причем председатель
услышал приятный хруст и, глянув в кулак, убедился, что в этом кулаке триста
рублей советскими.
- Я извиняюсь, - сказал ошеломленный Босой, - этого не полагается. - И
тут же стал отпихивать от себя деньги.
- И слушать не стану, - зашептал в самое ухо Босому Коровьев, -
обидите. У нас не полагается, а у иностранцев полагается.- Строго
преследуется, - сказал почему-то тихо Босой и оглянулся.
- А мы одни, - шепнул в ухо Босому Коровьев, - вы трудились...
И тут, сам не понимая, как это случилось, Босой засунул три сотенных в
карман. И не успел он осмыслить случившееся, как уж оказался в передней, а
там за ним захлопнулась дверь.
Товарищ Кавунов, оказавшийся рыжим, кривым и одетым не по-нашему, уже
дожидался в правлении. Тщательно проверив документы товарища Кавунова, Босой
в присутствии Шпичкина сдал ему под расписку доллары и копию контракта, и
все разошлись.
В квартире же покойного произошло следующее. Тяжелый бас сказал в
спальне ювелирши:
- Однако, этот Босой - гусь! Он мне надоел. Я вообще не люблю хамов в
квартире.
- Он не придет больше, мессир, уверяю вас, - отозвался Коровьев. И тут
же вышел в переднюю, навертел на телефоне номер и, добившись требуемого,
сказал в трубку почему-то плаксивым голосом следующее:
- Алло! Говорит секретарь Жакта № 197 по Садовой Бордасов Петр.
Движимый чувством долга члена профсоюза, товарищ, сообщаю, что у
председателя нашего Жакта, Босого Никанора Ивановича, имеется валюта, в
уборной.
И повесил трубку.
- Этот вульгарный человек больше не придет, мессир, - нежно сказал
назвавший себя Коровьевым в дверь спальни.
- Да уж за это можно ручаться, - раздался вдруг гнусавый голос, и в
гостиной появился человек, при виде которого Босой ужаснулся бы, конечно,
ибо это был не кто иной, как назвавший себя Кавуновым. Кривой глаз, рыжие