"Михаил Булгаков. Великий канцлер" - читать интересную книгу автора

И тут произошло второе странное обстоятельство, касающееся одного
Михаила Александровича. Во-первых, внезапно его охватила тоска. Ни с того ни
с сего. Как бы черная рука протянулась и сжала его сердце. Он оглянулся,
побледнел, не понимая в чем дело. Он вытер пот платком, подумал: "Что же это
меня тревожит? Я переутомился. Пора бы мне, в сущности говоря, в
Кисловодск... "
Не успел он это подумать, как воздух перед ним сгустился совершенно
явственно и из воздуха соткался застойный и прозрачный тип вида довольно
странного. На маленькой головке жокейская кепка, клетчатый воздушный
пиджачок, и росту он в полторы сажени, и худой, как селедка, морда
глумливая.
Какие бы то ни было редкие явления Михал Александровичу попадались
редко. Поэтому прежде всего он решил, что этого не может быть, и вытаращил
глаза. Но это могло быть, потому что длинный жокей качался перед ним и влево
и вправо. "Кисловодск... жара... удар?! " - подумал товарищ Берлиоз и уже в
ужасе прикрыл глаза. Лишь только он их вновь открыл, с облегчением убедился
в том, что быть действительно не может: сделанный из воздуха клетчатый
растворился. И черная рука тут же отпустила сердце.
- Фу, черт, - сказал Берлиоз, - ты знаешь, Бездомный, у меня сейчас от
жары едва удар не сделался. Даже что-то вроде галлюцинаций было... Ну-с,
итак.
И тут, еще раз обмахнувшись платком, Берлиоз повел речь, по-видимому,
прерванную питьем фруктовой и иканием.
Речь эта шла об Иисусе Христе. Дело в том, что Михаил Александрович
заказывал Ивану Николаевичу большую антирелигиозную поэму для очередной
книжки журнала. Во время путешествия с Площади Революции на Патриаршие Пруды
редактор и рассказывал поэту о тех положениях, которые должны были лечь в
основу поэмы.
Следует признать, что редактор был образован. В речи его, как пузыри на
воде, вскакивали имена не только Штрауса и Ренана, но и историков Филона,
Иосифа Флавия и Тацита.
Поэт слушал редактора со вниманием и лишь изредка икал внезапно, причем
каждый раз тихонько ругал фруктовую непечатными словами.
Где-то за спиной друзей грохотала и выла Садовая, по Бронной мимо
Патриарших проходили трамваи и пролетали грузовики, подымая тучи белой пыли,
а в аллее опять не было никого.
Дело между тем выходило дрянь: кого из историков ни возьми, ясно
становилось каждому грамотному человеку, что Иисуса Христа никакого на свете
не было. Таким образом, человечество в течение огромного количества лет
пребывало в заблуждении и частично будущая поэма Бездомного должна была
послужить великому делу освобождения от заблуждения.
Меж тем товарищ Берлиоз погрузился в такие дебри, в которые может
отправиться, не рискуя в них застрять, только очень начитанный человек.
Соткался в воздухе, который стал по счастью немного свежеть, над Прудом
египетский бог Озирис, и вавилонский Таммуз, появился пророк Иезикииль, а за
Таммузом - Мардук, а уж за этим совсем странный и сделанный к тому же из
теста божок Вицлипуцли.
И тут-то в аллею и вышел человек. Нужно сказать, что три учреждения
впоследствии, когда уже, в сущности, было поздно, представили свои сводки с
описанием этого человека. Сводки эти не могут не вызвать изумления. Так, в