"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Призрак" - читать интересную книгу автора

само его "я" остались дома. Теперь лакеи ведут только бездушный автомат и
проводят в ложу кардинала. Но что это за звуки поразили его слух? Не сон ли
это?
Первый акт кончился (за ним послали, только когда успех не казался уже
сомнительным); первое действие все решило.
Он чувствует это по неподвижности недоумевающей публики, он чувствует
это даже по поднятому пальцу кардинала. Он видит свою Виолу на сцене,
сияющую камнями и дорогими тканями; он слышит ее голос в тысяче сердец,
которые составляют одно. Ведь его музыка - это его второе дитя, его
бессмертное дитя, бесплотная дочь его души, та, которую он создал, возвысил,
лелеял в продолжение стольких лет, это его образцовое произведение, его
"Сирена".
Так вот в чем состояла тайна, раздражившая его; вот что было причиной
ссоры с кардиналом, тайна, которую можно было только тогда открыть, когда
успех был верен, - и дочь присоединила сюе торжество к торжеству своего
отца. И вот она стоит перед всеми этими людьми, сердца которых она покоряет,
более прекрасная, чем сирена, которую он вызвал из глубины пропасти. Где же
найдете на земле восторг, равный тому, который охватывает гения, когда, из
темной глубины, он выходит наконец на свет в полной славе!
Пизани не произнес ни одного слова, не сделал ни одного жеста.
Прикованный к стулу, еле дыша, он сидел неподвижно, с орошенным слезами
лицом; только изредка его рука машинально искала скрипку. Отчего ее не было
здесь, чтобы разделить с ним его торжество?
Наконец занавес опустился, и его падение вызвало бурю рукоплесканий;
все вдруг поднялись, все в один голос произносили любимое имя.
Виола вышла, дрожащая, бледная, и из всей толпы видела только лицо
своего отца. Публика видела этот взгляд, полный слез, и поняла восторг
девушки. Раздались оглушительные крики одобрения композитору. Добрый
кардинал заставил его подняться.
- Артист фантастических аккордов! Твоя дочь дала тебе больше, чем
жизнь, которую ты дал ей!
- Моя бедная скрипка, - проговорил он, вытирая глаза, - они не освищут
тебя больше!

III


Несмотря на торжество певицы и оперы, в первом действии, и,
следовательно, до приезда Пизани, одно время успех казался более чем
сомнительным. Это было во время хора, наполненного эксцентричностью. Когда
буря фантазий закружилась, оглушая самыми бессвязными звуками, публика вдруг
узнала руку Пизани. Опере дали название, которое до тех пор устраняло всякое
подозрение о ее композиторе. Увертюра и введение, гармонического и верного
стиля, сбили публику до такой степени, что она подумала, что слышит
произведение своего дорогого Паизьелло. Привыкшая с давних пор смеяться и
почти презирать претензии Пизани как композитора, она заметила, что у ней
обманом похитили аплодисменты, которыми она встретила увертюру и первые
сцены.
Ропот самого дурного предзнаменования послышался в зале. Актеры и
оркестр, мгновенно понимающие реакцию публики, были взволнованы, смущены и