"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Призрак" - читать интересную книгу автора

называемого землею, пока она еще живет на ней.
Но ты, Занони, ты отказался жить одним разумом; ты не умертвил своего
сердца, оно дрожит еще при трепещущей гармонии страсти; род человеческий,
которого ты составляешь часть, есть для тебя что-то более, чем холодное
развлечение.

VI


Однажды вечером в Париже, пять месяцев спустя после событий,
рассказанных в нашей последней главе, несколько лучших умов того времени
собрались у одной личности, одинаково знаменитой своим происхождением и
своим талантом.
Почти все члены собрания разделяли мнения, которые были тогда в моде.
Точно так же, как позже наступило время, когда ничто не было так нелюбимо
народом, как сам народ, так же было время, когда считалось, что нет ничего
хуже дворянства. Самый превосходный джентльмен, самый надменный дворянин
говорил о равенстве, об успехах просвещения.
Между самыми замечательными гостями там был Кондорсе, находившийся
тогда в зените своей славы, переписывавшийся с королем Пруссии, близкий друг
Вольтера, член половины академий Европы, благородный по происхождению,
изящный по манерам, республиканец по убеждениям.
Здесь находился также почтенный Мальзерб, "любовь и отрада нации", как
говорит его биограф Гальяр, и подле него Жан-Сильвен Байи, знаменитый
ученый, горячий политик.
Это был один из тех маленьких ужинов, которыми славилась столица
роскошных удовольствий.
Разговор, как догадывается читатель, был литературный и философский,
оживленный веселостью, исполненный грации. Много женщин этого древнего и
гордого сословия (дворянство существовало еще, хотя его часы были сочтены)
придавали очарование собравшемуся обществу, и они-то и были самые смелые
критики и часто проповедовали самые либеральные идеи.
Для меня было бы напрасным усилием, т. е. напрасным усилием передать на
английском языке, блестящие парадоксы, переходившие из уст в уста. Любимой
темой было превосходство писателей новых времен над писателями древних.
Кондорсе был на эту тему красноречив и, в глазах по крайней мере части своих
слушателей, убедителен. Превосходство Вольтера над Гомером было неоспоримо
для всех. Какие потоки колких острот лились по поводу тупого педантизма,
который провозглашает, что все, что старо, непременно величественно!
- Да, - сказал блестящий маркиз N, держа в руке бокал с шампанским, -
ум действует, Кондорсе, как вода - он установит свой уровень. Мой цирюльник
говорил мне сегодня утром: "Я только простой бедняк; а между тем это не
мешает мне думать и верить более, чем знатные господа!" Революция очевидно
приближается к развязке шагами гиганта, как говорил Монтескье в своем
бессмертном произведении.
Потом все слились в хор, восславляющий блестящие чудеса, которые должна
была произвести большая революция. Кондорсе был красноречивее, чем
когда-либо.
- Необходимо, чтобы суеверие и фанатизм уступили бы место философии. И
тогда, - говорил он, - тогда начнется эра справедливости и равенства.