"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Гарольд, последний король Англосаксонский " - читать интересную книгу автора

Но всего замечательнее было лицо рыцаря: оно цвело здоровьем и
юношеской свежестью; незнакомец не следовал обычаю царедворцев, подражавших
нормандцам; он брил усы и бороду и казался поэтому несравненно моложе, чем
был на самом деле; на черные густые, глянцевитые волосы с синеватым отливом
была слегка надвинута невысокая шапочка, украшенная перьями.
Вглядевшись повнимательнее в его широкий лоб, можно было заметить, что
время оставило на нем неизгладимый след.
Складка, образовавшаяся между прямых бровей, наводила на мысль, что
этот человек наделен от природы огненным темпераментом и сильным
властолюбием, а легкие морщины, бороздившие лоб, обнаруживали наклонность к
глубоким размышлениям; во взгляде его было что-то гордое, львиное; его
маленький рот был довольно красив, подбородок говорил о железной,
беспощадной воле; природа наделяет такими подбородками у звериной породы
одного только тигра, а в семье человеческой - одних завоевателей, какими
были Цезарь, Кортес и Наполеон.
Эта личность вообще отличалась способностью вызывать у женщин восторг и
удивление, а у мужчин - глубокий непроизвольный страх. Но в пристальном
взгляде Эдит не светился восторг: в нем выражался только тот глубокий,
безмолвный и леденящий ужас, в котором застывает бедная птичка под обаянием
взгляда змеи.
Молодая девушка сознавала в душе, что ей не забыть до гробовой доски
этого повелительно-сурового лица, и образ этот будет стоять перед ней при
ярком свете дня и в густом мраке ночи.
Этот пристальный взгляд утомил, очевидно, благородного рыцаря.
- Прекрасное дитя, - произнес он с надменно-приветливой улыбкой, - не
следуй наставлениям твоей суровой родственницы, не учись относиться
враждебно к чужестранцам! Могу тебя уверить, что и нормандский рыцарь
способен подчиниться влиянию красоты!
Он отделил один из дорогих бриллиантов, придерживавших перья,
украшавшие шапочку, и продолжал все с той же приветливой улыбкой:
- Прими эту безделушку на память обо мне, и если меня будут бранить и
проклинать, а ты это услышишь, укрась этим бриллиантом свои чудные кудри и
вспомни с добрым чувством о Вильгельме!
Бриллиант сверкнул на солнце и упал к ногам девушки, но Хильда не дала
ей поднять подарок и отбросила его посохом под копыта коня короля Эдуарда.
- Ты рожден от нормандки, - воскликнула Хильда, - и она обрекла тебя
провести всю твою молодость в томлениях изгнания: растопчи же копытами
твоего скакуна дар этого нормандца. Ты так благочестив, что все твои слова
достигают неба: все это говорят! Так молись же, король, да ниспошлет оно мир
твоему отечеству и гибель чужестранцу!
Слова Хильды звучали так повелительно, в них было столько мрачного,
сурового величия, что суеверный страх охватил всю свиту короля. Опустив
покрывало, пророчица опять взошла на тот же холм. Добравшись до вершины, она
остановилась, и вид ее высокой неподвижной фигуры усилил еще больше панику,
вызванную предшествовавшей сценой.
- Едем дальше! Живее! - скомандовал король, осенивший себя широким
крестным знамением.
- Нет, клянусь всем святым! - воскликнул герцог Нормандский, устремив
свои черные блестящие глаза на кроткое лицо короля Эдуарда. - Терпение
человека должно иметь пределы, а подобная дерзость способна возмутить самых