"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Последний римский трибун " - читать интересную книгу автора

выдавали волнение, которого он не обнаруживал словами.
- Вы слышите, ваше преосвященство, вы слышите, - сказал он по окончании
рассказа Бенедетты, обращаясь к епископу, уход которого был приостановлен
этим рассказом, - вы слышите, каким оскорблениям подвергаются римские
граждане! Шляпу и меч! Сейчас! Монсиньор, простите мою невежливость.
- Куда же ты идешь? - спросил Раймонд.
- Как куда? Впрочем, я забыл, что у вас нет сестры, монсиньор. Может
быть также у вас нет и брата? Нет, я спасу одну жертву по крайней мере. Вы
спрашиваете куда? В палаццо Мартино ди Порто.
- К Орсини, один, за правосудием!
- Да, один, за правосудием! - вскричал Риенцо громким голосом,
схватывая меч, принесенный ему одним из слуг и стремительно выходя из
дому. - Но одного человека довольно для мщения!
Епископ помедлил, размышляя.
- Он не должен погибнуть, подвергаясь один ярости этого волка, -
прошептал он и потом вскричал: - Эй, факелы вперед! Живо! Мы, наместник
папы, сами хотим посмотреть на это. Успокойтесь, добрые люди, ваша синьора
будет вам возвращена. Эй, в палаццо Мартино ди Порто!

VI
ИРЕНА В ПАЛАЦЦО АДРИАНА ДИ КАСТЕЛЛО

Как Пигмалион смотрел на изображение, в котором он воплотил мечты своей
юности, по мере того как живые краски медленно выступали на мраморе, так
молодой и страстный Адриан смотрел на склонившуюся пред ним фигуру, которая
постепенно пробуждалась к жизни. Если эта красота не принадлежала к разряду
величественных и ослепительных, если ее спокойный и неясный характер уступал
в блеске многим в сущности менее совершенным чертам, то не было лица,
которое для некоторых глаз могло бы показаться более очаровательным. Не было
лица, которое бы в большей степени обладало тем необъяснимым девственным
выражением, которого ищет итальянское искусство для своих моделей. Это - и
внешняя скромность, и сокровенная нежность, цветущая юность лица и сердца, в
первой поре их нежной и тонкой свежести, когда сама любовь, это единственное
беспокойство, которое должно посещать девушку в подобном возрасте, бывает
только чувством, а не страстью!
- Бенедетта! - прошептала Ирена, открывая наконец глаза и
бессознательно обращая их на Адриана, стоявшего перед ней на коленях. Эти
глаза имели тот неопределенный оттенок, на который можно было бы смотреть
целые годы, не добившись тайны их цвета, - так изгонялся он с расширением
зрачка, темнея в тени и переходя в лазурь от света.
- Бенедетта, - сказала Ирена, - где ты? Ах, Бенедетта, какой сон я
видела!
"Я тоже, какое видение!" - думал Адриан.
- Где я? - вскричала Ирена, приподымаясь. - Эта комната, эти обои -
Святая Дева! Неужели я еще во сне! - А вы - Боже мой! Это синьор Адриан ди
Кастелло!
- Тебя разве научили бояться этого имени? - сказал Адриан. - Если так,
то я отрекаюсь от него.
Ирена сильно покраснела, но не от безумной радости, с которой она
выслушивала бы от Адриана первые слова преданности. Расстроенная и