"Кир Булычев. Петух кричит с опозданием ("Зоя Платоновна" #1)" - читать интересную книгу автора

давно, сразу после войны. Сын есть, да почти не пишет, далеко живет. Иногда
только летом пришлет на месяц внука, и то радость. Собака раньше была -
волки задрали. Остался Громобой. Его баба Ксеня любила, как ребенка,
баловала, кормила с рук, ругала его за петушьи шалости - и он Ксеню любил.
Она чего на дворе делает - за ней ходит, словно оберегает. Или если сядут
старухи на завалинку, выходит и стоит, ждет хозяйку. Ну не петух, а
сознательное животное.
Ксеня хлопнула дверью. Тихо. И новый петух молчит, словно и ему
неловко, что он соучастник в такой глупой шутке.
А ведь ясно, что все это не случайно. Исчез бы Громобой - погоревали
бы, смирились. А здесь видно, что человек планировал, следы заметал, другого
петуха по размеру подбирал, красил, подсовывал. Получилась не случайность, а
преступление, хитроумие которого ну никак не вязалось с тишиной утренней
деревни, негромкими разговорами кур, жужжанием пчел и теплым, душистым
солнечным воздухом.
Что же теперь делать? - думала Зоя Платоновна. Созвать соседей?
Посмеются и разойдутся восвояси. Петуха подменили! Ребята баловались. А
ребят сейчас в деревне немного, да и в основном маленькие, которых родители
бабкам из города на лето пристраивают. Деревня-то тихая, состарившаяся, одни
старики и старухи. Ну допустим, кто-то из ребятишек придумал такую глупую
шутку. Значит, этот ребятенок должен был ночью, в темноте, притащить к бабе
Ксене в сарай уже подготовленного, крашеного петуха, оставить его там,
поймать Громобоя, унести... а зачем? Вчера вечером она сама загоняла
Громобоя в сарай - темнело уже, но то был точно Громобой. Даже заворчал на
Зою, не желая, чтобы его торопили. Этот, новый, какой-то робкий,
застенчивый.
Зоя Платоновна спохватилась, что стоит столбом посреди двора, вперив
взгляд в пространство, и занимается дедуктивной работой, как знаменитые
сыщики прошлого. Только перед теми сыщиками лежал труп графини, а она
размышляет над судьбой петуха. Что ж, каждому свое.
Зоя Платоновна вспомнила, что хотела сфотографировать Серафиму на
свиноферме. Там опоросилась рекордистка, надежда совхоза. До фермы берегом
минут пятнадцать. Серафима уж, наверное, халат погладила, завилась,
накрасилась - трудно сделать естественный кадр, люди обижаются, если их
поймали в повседневном обличье. Серафима ждет, надо идти.
Зоя Платоновна поднялась в дом, взяла с дивана сумку с камерой,
захватила с этажерки две запасные катушки пленки. В горнице было тихо. Где
же Ксеня?
Зоя Платоновна заглянула на кухню.
Бабка сидела у окна, подперевшись рукой, и тихо плакала. Горько,
покорно, чтобы никому не мешать, никого своим горем не беспокоить. Только
плечи вздрагивали. И Зоя поняла, как велико бабкино горе, и ощутила
безнадежность этого горя.
Зоя Платоновна не стала подходить к бабке, утешать ее. Ну как утешишь?
Нет, разумеется, оставался и второй путь. Казалось бы, естественный.
Милиция. Охрана порядка.
У Зои Платоновны было достаточно развито чувство юмора, чтобы
представить себе, как она приезжает в село Кучаевское, находит там
участкового Зорькина и сообщает ему, что у бабки Ксени подменили петуха.
Ага, говорит толстый усатый участковый, на котором в этот момент висит