"Энтони Берджес. Трепет намерения" - читать интересную книгу автора

- И ты сказал об этом Берну?
- Да. Потому-то он и заорал, чтобы я стал на колени. Но ты бы видел,
как он взмок!
- Представляю.
- Я сказал, что не понимаю, зачтем обращать молитвы к тому, в чье
существование я больше не верю. А он сказал, что молитва избавит меня от
всех сомнений. Какая чушь!
- Ну, зачем же так? Немало умнейших людей, включая людей науки,
принадлежали к Церкви.
- Он мне сказал то же самое. Но я настаивал, что двух миров не
существует, есть только один. И надо разрешить науке стучаться в любые
двери.
- Что он с тобой сделает?
- А что он может сделать? Не исключит же! Во-первых, это не ответ, а
во-вторых, он знает, что я, наверное, получу государственную стипендию,
которую здесь уже тысячу лет никому не давали. Вот пускай и поломает голову.
Итак, очередная победа Роупера...
- Да и экзамены скоро,-добавил Роупер,-и ему даже не отослать меня в
какой-нибудь другой колледж, чтобы мне там промыли мозги. Так-то.
Да, именно так оно и было. Я же по-прежнему пребывал в лоне Церкви. Но
Писание я воспринимал механически и, скорее, с эстетической стороны:
фундаментальные вопросы меня не интересовали. Я корпел над Римскими поэтами,
которые славили римских завоевателями, а когда наступал долгий расслабляющий
мир, принимались воспевать мужеложество, супружескую неверность и всяческие
плотские услады. Помимо этого я читал целомудренных трагиков эпохи
Короля-Солнца, хотя меня и раздражало их мазохистское самоограничение. Среди
наших преподавателей числился один поляк, не имевший священнического сана.
Звали его - по имени создателя славянской азбуки-брат Кирилл. В колледже
он появился только три года назад, и учить ему было решительно некого,
поскольку знал он только славянские языки, по-английски едва говорил, а
по-немецки и того хуже. Однажды я увидел, как он читает книгу, автором
которой, по его словам, был Пушкин. Мне сразу приглянулись нелепо
ощетинившиеся греческие буквы, и судьба моя (хотя об этом, сэр, я,
разумеется, не подозревал) была решена. Я с жаром бросился изучать русский и
получил разрешение сдавать его на выпускных экзаменах как основной предмет
вместо новейшей истории. За это, сэр, новейшая история мне хорошо отомстила.




Во время нашего с Роупером разговора о молекулярной структуре
Евхаристического Тела Христова я и не подозревал, что мы стоим на пороге
"взрослой" жизни. Шел тридцать девятый год. Нам было уже почти по
восемнадцать. На утренних собраниях отец Берн неоднократно намекал на то,
что нацистские преследования евреев не что иное, как Божья кара,
обрушившаяся на народ, который отверг Божественный Свет, кара в коричневых
рубашках со свастикой. "Они же распяли нашего возлюбленного Спасителя!"
(Сидевший рядом со мной Роупер тихо произнес: "А я думал, его распяли
римляне".)
- На них,-распалялся отец Берн,-лежит печать первородного греха, они