"Энтони Берджес. Трепет намерения" - читать интересную книгу автора

мечта, но в ее осуществлении ни одна идеология не поможет. Мне бы уютную
квартирку и чтоб в избытке спиртного, проигрыватель и пластинки с полной
записью "Кольца"*. Я бы с радостью избавился от остальных своих
наклонностей, раз уж они имеют болезненный характер: болезни, мало того, что
влетают в копеечку, лишают человека самодостаточности. В Мохаммедии, где я
выслеживал поставщиков гашиша, был доктор, утверждавший, что простейшая
операция избавит меня от обоих недугов, поскольку они в некотором смысле
схожи. Самое большое, о чем я мечтаю,-это просторный бревенчатый дом на
берегу какого-нибудь северного озера, а вокруг, чтоб только хвоя, кислород и
хлорофилл, и из тумана пускай доносятся гудки колесных пароходов. Бар на
борту "Мянникке" ломится от экзотических напитков-"Юханнус", "Хухтикуу",
"Эдустая", "Крейкка", "Сильмяпари",-и добродушный капитан, у которого
водятся деньжата, без конца заказывает выпивку "на всех", раз от разу все
больше хмелея. На закуску-тающая во рту соленая рыбка с маринованными
огурчиками и подрумяненный ржаной хлеб с ломтиками копченого мяса. Тут же и
блондиночки, надув губки, тоскуют в ожидании страстной и безымянной любви.
Нет, придет время, и я непременно сделаю эту операцию.
Смотрите, как работают мои железы. Это поважнее результатов
психологических тестов. И психика и мораль у меня здоровые. В моральном
отношении я даже выше Св. Августина, с его "Сделай меня целомудренным, но не
спеши"*. Это несерьезно: отсутствует четкий план действий, отрицается
свобода воли. Сэр, если бы Вы и в самом деле читали мое послание, Вы бы
нахмурились, почуяв связь между Св. Августином (конечно, Кентерберийским, а
не Гиппонским*-последний не менее достойный, но уж слишком занудный),
Роупером и мною. Св. Августин был покровителем католического колледжа в
Брадкастере, где мы с Роупером учились. В моем личном деле Вы можете
отыскать название колледжа, но там не найти ни его запахов, ни запахов
самого городка. В Брадкастере пахло сыромятнями, пивоварнями, каналами,
потом ломовиков, грязью старых щелей, кирпичной, пылью, деревянными лавками
трамваев, мясным рагу, горячими сочными пирогами, тушеной говядиной, пивом.
Сэр, Рупертом Бруком* и Вашей Англией там не пахло. А в колледже стоял
католический дух: пахло толстыми черными сутанами, прошлогодним ладаном,
святой водой, смрадным дыханием постящихся, вяленой рыбой, муками безбрачия.
Колледж был дневным, но при нем имелся дортуар человек на сорок. Там мы с
Роупером и жили, ведь приехали мы издалека, с юга-я из Кента, он из
Дорсетшнра-и прежде чем получить стипендию, сдавали экзамен. Лучшие
католические колледжи у нас на севере: английская Реформация пробивалась
сюда, наверх, с большим трудом, подобно крови в ногах больного
артериосклерозом. Но, конечно, и у Вас есть католический Ливерпуль, этакий
второсортный Дублин. Итак, мы оказались среди старокатоликов*, два
изгнанника-южанина, два трансплантированных ирландца, два чужака, у которых
отцы состояли на консульской службе. Хоть мы и были католиками, но
произношением походили на протестантов, и наша манера растягивать гласные
коробила ортодоксальные уши окружающих. Волей-неволей нам с Роупером
пришлось стать друзьями. Мы выбрали соседние парты и кровати. В отношениях
наших не было, конечно, и тени гомосексуальности. Более того, думаю, что
тело каждого из нас было другому неприятно, и мы никогда не боролись, как
другие приятели. Когда Роупер раздевался перед сном или душем, я ловил себя
на том, что пугаюсь белизны его тела, и воображал, будто слышу запах
разлагающейся плоти. Но зато с другой- гетеросексуальной-стороны мы себя