"Якоб Бургиу. За тридевять земель..." - читать интересную книгу автора

мед, И зарплата у него такая, что впору министру нос утереть. Время он
проводит на свежем воздухе и помаленьку шкандыбает себе в будущее. А если
скачет, так на коне, или в бричке, или в машине... Теперь давай актера
взвесим на этих весах. Скажем, такого, как я... Ну? Ну? Сам видишь, не тянет
моя гирька. Аплодисменты? А что с ними делать? В карман не положишь.
Рецензии? На грудь их прицепить, что ли? Да-а... ни тебе свежего воздуха, ни
зеленых полян, ни даже "Запорожца" подержанного Круглый месяц маешься на
спектаклях, на репетициях, на концертах, а зарабатываешь копейки - только на
ру башку, покрыть грешное тело... Агроном в колхозе - вид ная фигура, а
артистов в театрах - что сельдей в бочке Да еще эти бесконечные интриги,
грызня из-за ролей... В коридорах, на собраниях жалят друг друга до крови,
до инфаркта, и так тебя подмывает схватить шапку в охапку и - назад, домой,
на это крыльцо, откуда сорвал и унес тебя в город роковой ветер искусства.
Нет, бежать, бежать! Снова стать маленьким ребенком при отце-матери,
слушаться любого их слова, ни в чем не вы ходить из повиновения... - Здесь
Оборок сделал паузу, вздохнул и, не поднимая глаз, продолжал уже мягче,
словно сдерживая слезы: - Да вот хоть меня возьми! Сколько раз я собирал
чемоданы и готов был бросить все! Но куда бежать? Где искать убежища, да и
кто приютит? Крыльца у меня давно нет, как, впрочем, и дома Мать и отец
приказали долго жить. Умерли, бессовестные... ни брата, ни сестрички мне не
оставили. Да и разве можно убежать от себя?! Теперь я сам отец, сам пустил
корни в городской асфальт, сам прикипел к этой Жизни. И рад бы в рай, да
грехи не пускают. Вот и пью свою чашу до дна. Выпьем, поворотим да в донышко
поколотим, так, что ли?...
Его голос угас в наступивших сумерках, как огонек свечи, и жалость
объяла слушателей, в том числе и меня. В самом деле, какая обидная доля,
какая ничтожная роль - пахарь, живущий на пятом этаже, император без
империи! И его боль затмила мое страдание. Затмила на короткое время, пока я
опять не встретил светящихся радостью глаз отца и гнев сызнова не обуял
меня. Хотелось кричать, взбунтоваться, выставить напоказ всем его низкую
сделку с Обороком. Но это было выше моих сил. Да и к чему чинить ограду,
если волк уже унес овцу? После драки кулаками не машут. Надо было вовремя
вбить гвоздь истины в их души - до того, как люди разошлись со двора, - и
все увидели бы, что мой отец и этот Оборок не кто иные, как вурдалаки... А
теперь что же? Съели меня и мною же закусили. Раньше надо было, раньше...
Обрывки стихов, мелодий, смеха и плача звучали в моей голове, как
надтреснутые колокольчики, склоняя меня к смирению, к покою, к земле...
- Ну? Что ж ты, сынок, расселся, а? - раздался голос мамы. - Беги в
погреб, неси еще вина да скажи человеку спасибо: наставил тебя на путь
истинный.
...Вот и все, брат Костэкел, конец. Доныне мама держала меня у самого
сердца, никогда не гоняла по пустякам, а теперь, вижу, и она взяла меня в
оборот. Что поделаешь! Упавшее дерево идет на дрова.
Отец, услыхав, как мама уязвила меня, усмехнулся краешком губ, но не
захотел делиться с ней своим торжеством. Теперь, после целого года
долготерпения, он снова стал хозяином. Куда спешить? Все идет, как он хотел.
Пришел час расплаты со мной, пришло время расплаты с родичами. Дурную траву
с поля вон!
- Что это с тобой, Одокия? - укоризненно сказал он, и мама поняла, что
он снова выбил почву у нее из-под ног. - Нашла время гонять парня с