"Тарас Бурмистров. Россия и Запад" - читать интересную книгу автора

тем, что Россия - это задворки мировой цивилизации, закоснелое царство
невежества и дикости, и чуть не молилось на Западную Европу, с ее
просвещенностью, благородными нравами и культурными обычаями.
Так было до 1789 года. После Французской революции наше отношение к
Западу несколько переменилось: оно стало более разборчивым и осторожным; к
тому же силы и возможности России к тому времени ощутимо возросли, и она уже
начала заметно вмешиваться в дела Западной Европы. Европа, и в первую
очередь Франция, по-прежнему воспринималась в России как единственный и
незыблемый культурный образец, но в обществе как-то почувствовалось, что
всем русским во французов превратиться все-таки не получится, да может быть,
и не надо этого делать. Впрочем, те русские, которым почти это удалось, на
Западе все равно казались варварами и дикарями. Своими они там так и не
стали: "grattez le russe et vous verrez le tartare" ("поскребите русского, и
выйдет татарин"), говорили во Франции. В образованной части русского
общества, расположившемся культурно и интеллектуально в этом шатком,
промежуточном положении между Россией и Западом, нарастало тяжкое ощущение
какой-то неправильности собственного устройства, бесплодности и никчемности
своего существования и даже дисгармоничности всего сложившегося миропорядка.
Русская культура оказывалась пустоцветом; ученичество у Западной Европы
затягивалось и никак не переходило в равноправное соперничество, не давая не
только заметных плодов, но даже и особых всходов, как ни пересаживали семена
западной культуры на русскую почву.

3

Умственная и культурная обстановка в России становилась все более
душной, и "гроза двенадцатого года", долго собиравшаяся и наконец
разразившаяся, освежила и разрядила ее. Но это было уже после того, как
"Аттила новейших времен бежал за Вислу"; поначалу, когда он стремительно
приближался к Москве и сжигал города на своем пути, образованное русское
общество было охвачено одним только ужасом, лишь иногда перемежаемым робкими
надеждами на благополучный исход (воля к победе и патриотическое
воодушевление пришли уже позже). Нашествие Наполеона было воспринято как
Божья кара, как страшное и роковое возмездие за то, что Россия свернула с
истинного пути и, ослепленная ложным и фальшивым западным блеском, стала
жить чужим умом и пользоваться плодами чуждой культуры. В России как будто
воскресли старые страхи XVII века перед Западом и его сомнительными
достижениями. М. А. Волкова, умная и проницательная дама, глубоко
потрясенная известием о судьбе Москвы, писала В. И. Ланской в 1812 году:
"Когда я думаю серьезно о бедствиях, причиненных нам этой несчастной
французской нацией, я вижу во всем Божью справедливость. Французам обязаны
мы развратом. Подражая им, мы приняли их пороки, заблуждения, в скверных
книгах их мы почерпнули все дурное. Они отвергли веру в Бога, не признают
власти, и мы, рабски подражая им, приняли их ужасные правила, чванясь нашим
сходством с ними, а они и себя, и всех своих последователей влекут в бездну.
Не справедливо ли, что где нашли мы соблазн, там претерпим и наказание?".
Подобные утверждения нередко встречаются в частной переписке 1812 года;
например, в письме Н. С. Мордвинова, написанном 2 декабря, читаем: "Грозная
туча рассеивается. Уверяют, что ни един не уйдет из русской земли. Дай Боже,
чтобы так сбылось и прошла охота незваному ходить к нам в гости. Но боюсь,