"Тарас Бурмистров. Россия и Запад" - читать интересную книгу автора

Ломоносову: между ними была какая-то духовная связь; но даже подробности их
биографии во многом совпадали. Ломоносов, основоположник "русского
направления" (по выражению К. Аксакова), жил и учился в Германии почти пять
лет. Тютчев, в стихах которого славянофильство получило свое наиболее
совершенное выражение, провел в Германии целых двадцать два года, причем
впервые оказался там в восемнадцатилетнем возрасте (Ломоносову было двадцать
пять, когда он отправился в Марбург на учебу). За границей они оба усердно
знакомились с немецкой культурой, причем Ломоносов обучался в Марбурге у
известного в то время философа Х. Вольфа, а Тютчев был близко знаком с
Шеллингом. И Ломоносов, и Тютчев (как и Жуковский, кстати) женились на
немках. Ломоносов владел немецким, французским, итальянским, латинским
языками; Тютчев же вообще почти не употреблял русский язык в общении; его
частная переписка, публицистические произведения и даже славянофильский
трактат "Россия и Запад" написаны на "языке Европы" (выражение Пушкина из
письма к Чаадаеву, в котором он просит извинения за то, что не может писать
по-русски). Более того, даже в поэзии, по-видимому, французский язык иногда
помогал Тютчеву собраться с мыслями: во всяком случае, переводя на русский
знаменитое четверостишие Микеланджело "Grato m'e 'l sonno, e piu l'esser di
sasso..." ("Молчи, прошу, не смей меня будить..."), поэт перевел его
предварительно на французский.
И все же, несмотря на все эти сближения, в одном они отличались очень
сильно. Ломоносова еще нельзя назвать ни западником, ни славянофилом;
никакой двойственности в его отношении к Западу не было. Ломоносов
чрезвычайно энергично содействовал насаждению в России западного
просвещения, но при этом он придерживался мнения, что Россия не только ни в
чем не ниже своей соседки Европы, но, напротив, превосходит ее во всем, и
главным из этих превосходств оказывалось превосходство нравственное. Как и
Петр, он стремился перенести в Россию европейскую науку, технику,
образование - и много чего еще вплоть до поэзии; но вся эта кипучая
деятельность была направлена скорее на то, чтобы сделать из России достойную
соперницу Европы, чем на то, чтобы превратить ее в еще одну Европу (как в
свое время изящно выразился Петр Великий, "нам нужна Европа на несколько
десятков лет, а потом мы к ней повернемся задом"). В дальнейшем, однако,
образованные русские люди уже не могли с такой легкостью разграничить одно и
другое - может быть, потому, что западной культурой их пичкали в невероятных
количествах с самого детства, а Россию, в которой они жили, они начинали
узнавать только значительно позже, уже вполне сформировавшись - и в
результате ощущали себя в ней иностранцами. "Мы европейцы", сказал К.
Леонтьев, "а народ наш не европеец". У Петра, конечно, не было другого
выхода. Россия, как страна более молодая и "варварская" по сравнению с
Европой, была вынуждена перенять у Запада его более развитую культуру, иначе
эта отсталость могла окончиться весьма плачевно для России. Но, с другой
стороны, было очень трудно, если вообще возможно, целую страну, особенно
такую, как Россия, переместить в одно мгновение из одного исторического
возраста в другой. Петром была проведена, так сказать, хирургическая
операция, разделившая русскую нацию на две неравные части. Он не стремился
переделать на западный манер всю Россию, все ее сословия; он не попытался
даже европеизировать Москву, ее старую столицу; такая затея вряд ли
увенчалась бы успехом, особенно если учесть, что времени на все было
отведено не так уж много. Петр сделал по-другому: на новом месте, на