"Андрей Буровский. Величие и проклятие Петербурга (Вся правда о России)" - читать интересную книгу автора

заметно: очень многие испытывали по его по воду совершенное недоумение.
Недоумение сквозит да же в строчках А.С. Пушкина:

В Париже сапожник, чтоб барином стать,
Бунтует, понятное дело.
В России у нас взбунтовалася знать...
В сапожники, что ль, захотела?

Ища причины восстания декабристов, историки про шлого и настоящего
выдвигали самые фантастические причины восстания. От "высокой идейности" и
"понима ния правды народа" (классическая версия марксистов) и до масонского
заговора баронессы Де Толль[9].
Историки пытались доказать даже, что сохранение крепостного права было
уже невыгодно дворянству. То-то экономически подкованные декабристы и лома
нулись раскрепощать мужиков, крепить русский капи тализм. Выглядят эти
построения не очень убедитель но - ведь хотели повстанцы вовсе не только
личного освобождения крестьян и уж, конечно, не собирались делиться с ними
политической властью. Так что объяс нить действия декабристов никакими
экономическими или социальными причинами не удается, и опять пови сает
недоуменное молчание...
На мой же взгляд, есть прямой смысл заметить куль турный раскол
дворянства: той кучки, что тесно связа на с Петербургом, и "всех остальных".
И получается - это бунт не только социальный и политический, но и
региональный. Бунт людей, воспитанных Городом-на-Неве. Эти люди даже не
очень виноваты: у них сами со бой сложились какие-то особые убеждения,
совсем не обычные для их сословия. Конечно, московское и про винциальное
дворянство тоже не виновно в том, что ни каких таких конституционных прав и
свобод оно не понимает и не хочет. Просто оно совсем другое.
По понятным причинам мы ничего не знаем - а от личался ли психотип
петербуржского простолюдина то го же начала XIX века от психотипа москвича,
ярославца, тверича? Предположить отличие нетрудно, но ведь материалов нет, и
до изобретения "машины времени" таких материалов и не будет.
В начале - середине XIX века дворянский слой Пе тербурга становится
шире, так сказать, "демократич нее". Рождается более широкий слой
петербуржцев, включающий уже тысячи людей. Начинает свое сущест вование
культурно-исторический тип, который прожи вет больше столетия, а последние
носители этого типа умрут уже после Второй мировой войны.
Этот слой черпает материальный достаток в собст венности на землю и на
крепостных. Многие из этих людей испытали на себе все "прелести"
родительского и начальственного деспотизма. Мало кто в этом слое
сомневается, что "каждый порядочный человек" обязан включить себя во что-то,
что выше его, и отдаться это му высшему без остатка: государству, обществу,
нау ке... Неважно чему, самое главное - служение. И тем удивительнее святая,
непререкаемая уверенность лю дей этого слоя в том, что они... европейцы. В
этом убе ждении петербуржцы, да и все образованные жители Российской империи
прожили несколько поколений - пока не оказались в Европе уже не в качестве
хорошо обеспеченных туристов, а нищих беженцев. Только бе зысходный ужас
эмиграции 1920-1930-х гг. заставил этих людей обнаружить, что в Европе они
вовсе не до ма, что они психологически очень далеки от Европы (а Европа,
соответственно, от них). Тогда-то уже эти лю ди и запели про "чужие города",