"Андрей Буровский. Величие и проклятие Петербурга (Вся правда о России)" - читать интересную книгу автора

В книгах 1587 года упомянуты 35 обж, то есть при мерно 525 десятин
пахотной земли "на Фоменях".
В более поздние времена пойменные участки доли ны Невы входили в погост
Спасский и составляли округ города Орешка.
Военные поселения и крепости - их можно было возводить где угодно. Но
уж крестьяне никогда не се лились там, где трудно кормиться сельским
хозяйством. На территории же Петербурга находились русские деревни:
Сабирино, Одиново, Кухарево, Максимово Волково, Купчино. В районе Смольного
располагалось большое село Спасское. В устье Фонтанки - финская деревня
Каллила, превращенная потом в русскую Калинкино. На месте Адмиралтейства
была шведская деревня, а на месте будущего Инженерного замка - мыза майора
Канау. При мызе был обширный ухоженный сад с множе ством фруктовых деревьев.
Именно этот сад Петр пре вратил в Летний сад.
Уже этих фактов вполне достаточно, чтобы опро вергнуть нелепый миф.
Позволю себе одно маленькое наблюдение из се мейной истории. В
Ботаническом саду Ленинграда в 1944 году, после снятия блокады, оставалось 1
(одно) дерево. Это я знаю совершенно точно потому, что мой дядя, Александр
Александрович Федоров, как раз в этом году стал заведующим Ботаническим
садом. Соот ветствующие рассказы о том, как собирали руками, вы таскивали из
земли металл - осколки бомб и снарядов, как распахивали землю, привозили
навоз и назем, я слышал тысячу раз.
И всем, склонным рассуждать о плохом климате в Петербурге, душевно
советую - пойдите, посмотрите на деревья в 30 метров высоты, шумящие сейчас
в Бо таническом саду, на его роскошную растительность. Что, почвы бедные?!
Климат плохой?!
Еще одно ма-аленькое наблюдение, на этот раз на блюдение сибиряка.
Помнится, в 1985-1987 годах я часто бывал в Петербурге в разное время года и
сделал множество слайдов. Я показывал их в Красноярске раз ным людям, и в
том числе одной даме, к которой жизнь была не особенно ласкова. Среди всего
прочего, она никогда не выезжала из Сибири. И хорошо помню ее изумление:
- Как, эти деревья сняты в середине мая?! Не мо жет быть!
- Почему?
- Так листва же не прозрачная, совсем летняя это листва...
И снова недоверие, удивление, при виде роскошной зеленой травы под
ноябрьским снегом.
- Это что, в августе у них снег?!
Дело в том, что юг Приенисейского края, моей вто рой, после Петербурга,
родины, - благодатное, теплое место. У нас вызревает хлеб, растут яблони,
вызревают любые овощи - но вот только весь май листва на де ревьях -
прозрачная, салатного цвета; темнеет и густе ет она только в июне.
И нет "у нас" ничего похожего на промежуток меж ду 1 и 9 мая в
Петербурге, когда из земли стремительно выходит, прямо-таки стремительно
вырывается почти вся трава. "У нас в Сибири" это происходит не так: травка
до конца мая растет отдельными космами и проплешинками, оставляя большие
участки практически голой земли.
А осенью устойчивые холода начинаются в середи не - конце сентября.
Трава жухнет и вянет, и нет и не может быть ничего даже похожего на эту
роскошную картину - зеленая высокая трава в тридцать сантимет ров, еще
совсем зеленая, и на ней - пышные сугробы влажного, источающего слезу,
снега. Снег, кстати, "у нас" тоже другой - сухой, колючий, твердый. Совсем