"Владимир Бушин. Огонь по своим " - читать интересную книгу автора

"фундамент", о котором упоминалось. В. Астафьев сам называл "правдивые
книги" о войне К. Симонова и А. Бека, К. Воробьева и В. Курочкина, Ю.
Бондарева и В. Быкова, Г. Бакланова и В. Кондратьева, К. Колесова и Г.
Егорова. Надеемся, он не стал бы возражать, если мы дополнили бы его список
именами М. Шолохова, В. Некрасова, Г. Березко... Так что же, в книгах этих
писателей совсем другая, вагонно-эшелонная, незнакомая Астафьеву война?
Едва ли. А если нет, то зачем же так обобщать и говорить "мы умудрились"?
Кто умудрился, а кто и нет.


12

Если отношение Астафьева к работе собратьев-писателей, по меньшей
мере, нуждается в разъяснении, то с историками и их работой у него все
предельно ясно, просто и неколебимо. В качестве самых разительных образцов
"другой войны" он назвал труды именно исторические: 6-томную "Историю
Великой Отечественной войны" (Воениздат, 1960-1965 гг.) и 12-томную
"Историю Второй мировой войны" (Воениздат, 1973-1982 гг.). Правда, он их
порой путает, и не всегда ясно, к какому из этих изданий относится то или
иное его суждение.
Вот что сказал, кажется, о втором из них: "Более ловкого документа,
сфальсифицированного, состряпанного, просто сочиненного, наша история, в
том числе и история литературы, не знает. Его делали том за томом очень
ловкие, высокооплачиваемые, великолепно знающие, что они делают, люди. Они
сочиняли, а не создавали эту историю". Казалось бы, уж дальше некуда, но
оратор вошел в раж, никто ему не мешает, и вот он гвоздит уже едва ли не
всю нашу историческую науку: "Историки наши в большинстве своем, в
частности, историки, которые сочинили историю войны, не имеют права
прикасаться к такому святому слову, как правда. Они лишили себя этого
права - своей жизнью, своими деяниями, своей кривдой, криводушием".
Ну, это прямо-таки ритуальное проклятие, равного которому не
приходилось слышать, пожалуй, со второй половины тридцатых годов! Мы тут
позволим себе лишь заметить человеку на трибуне, который согласен, что
некоторые вещи неизвестны ему, может быть, по невежеству, по недоученности,
оторванности от центра", что историки наши это не только академик А.
Самсонов, которого он прямо называет "ловкачом", не только И. Минц, главный
наш специалист по истории Октября, но еще и Б. Греков, В. Волгин, Е. Тарле,
Б. Рыбаков и другие.
Астафьев решил, что участников конференции, читателей "Литгазеты" и
"Советской культуры", "Вопросов литературы", "Вопросов истории" ему мало.
Он жаждал донести свои самобытные суждения до сведения мировой
общественности, и с этой благородной целью послал письмо в "Московские
новости", выходящие на шести главных языках мира. Там он составил для наших
историков букет еще ароматнее: "крючкотворы", "крючкотворные перья",
"хитромудро состряпанные книги", "словесный бурьян", "ловкость рук",
"приспособленчество", "лжесвидетельство", "кто кормился и кормится ложью",
"вся


13