"Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)" - читать интересную книгу автора (Минаков Василий Иванович)

Каждый полет — первый!

В конце января меня вызвали в политотдел авиабригады. Это был долгожданный день. Кандидатом в партию я стал в конце августа прошлого года, в самое [101] напряженное время оборонительных боев на новороссийском направлении. Теперь предстояло получить партбилет.

Начальник политотдела полковой комиссар Григорий Алексеевич Шилов поздравляет, жмет руку, желает боевых успехов. Поздравляют друзья в полку...

На другой день вылетаю на «свободную охоту» у южного берега Крыма. Очень хочется обнаружить корабль противника, торпедировать его и тем самым отметить свое вступление в семью коммунистов. Но многочасовой полет в сложных метеоусловиях не приносит желанной удачи — море словно вымерло.

Ничего, считайте — корабль за мной...

Вскоре в полк поступило важное задание: произвести тщательную ледовую разведку Азовского моря с целью выяснить, может ли противник предпринять эвакуацию своей кубанской группировки в Крым и Северную Таврию морским путем. При выполнении этой задачи экипажам Саликова и Лобанова каждый раз приходилось вступать в бой с «мессершмиттами». Умело маневрируя, отбиваясь огнем, гвардейцы уходили в недосягаемую для фашистских истребителей зону и продолжали разведку.

В начале февраля экипажи Черниенко, Козырина, Бесова, Лобанова, Бабия и мой доставляли крымским партизанам боеприпасы, оружие и продовольствие, нередко сочетая эту задачу с другой.

3 февраля, сбросив очередной груз, наш экипаж полетел на воздушную разведку. В Ялте мы обнаружили пять барж и шесть сейнеров. Появление самолета из-за гор ялтинской Яйлы для гитлеровцев оказалось неожиданным.

В Севастополе вражеские зенитчики не дремали, встретили нас интенсивным огнем. Маневрируя среди разрывов, мы пробились к Южной бухте и сфотографировали у причалов три транспорта, шесть барж, три [102] тральщика и три сторожевых корабля. В момент отхода от цели несколько снарядов разорвалось рядом с самолетом. Машина вздрогнула, послышались перебои в правом моторе, стрелка его оборотов быстро поползла влево. Тяга упала, самолет начал круто разворачиваться вправо вниз. До отказа отклонив влево руль поворота и элероны, я кое-как удержал самолет на курсе, до упора двинул сектор газа исправного мотора вперед. Мотор взревел, падение высоты замедлилось...

Выкручиваю триммер руля поворота до конца, чтобы удержать левую педаль в крайнем переднем положении. Давление на ногу не ослабевает. Перевожу винт поврежденного мотора на большой шаг, чтобы уменьшить его лобовое сопротивление, когда он совсем прекратит работу. А если перебит бензопровод? Перекрываю пожарным краном доступ бензина. Знакомое чихание, мотор останавливается, винт замирает.

— Панов, передай на землю: «Имею повреждение, возвращаюсь на одном моторе».

— Есть!

Несмотря на все мои старания, самолет продолжает терять высоту. А лететь еще больше часа. Посоветовавшись со штурманом, решаю, насколько возможно, разгрузить машину, сбросить запасные боекомплекты, гранаты... Снижение продолжается. Медленно, но неумолимо.

Остается последняя надежда — на облегчение машины за счет выработки горючего.

— Гриша, попробуй рассчитать...

Через несколько минут штурман докладывает:

— На пятистах метрах снижение должно прекратиться.

Постоянно удерживать вытянутой ногой тугую педаль руля поворота становится не под силу. Чувствую [103] — больше не выдержу. Прошу штурмана откинуть аварийные педали и помочь мне.

Расчеты Гриши оправдались только отчасти: к аэродрому я подходил, едва удерживая высоту сто метров. Посадка с одним мотором тоже дело нелегкое. Однако все обошлось.

Миша Беляков моментально выяснил причину отказа мотора: осколком перебит выхлопной клапан одного из цилиндров. Были и другие повреждения.

На разборе майор Чумичев сказал:

— Что спасло экипаж и машину? Самообладание пилота. Воля, трезвый расчет. Ну и, понятно, умение, опыт.

* * *

Странно, но оказалось, что и похвала может заставить задуматься. Не меньше, чем выговор или упрек. Даже такой, как «открытки в киосках».

Да, самообладание, воля, расчет. Умение, опыт... Но вот Лобанов. Уж на что самообладание! А об умении вообще говорить смешно — не то слово. Один из лучших асов полка, из лучших лучший. А опыт? Хоть по числу вылетов — и каких! — хоть по личному боевому счету...

И вот случилось. И не где-нибудь над Констанцей, Сулиной, в неравном бою с «мессерами», в торпедной атаке на неприступный конвой. Здесь, на аэродроме! Элементарный просчет. Непростительный даже для курсанта.

В ночь на 4 февраля Евгений — один от полка — должен был вылететь на обеспечение высадки десанта в район Новороссийска. Ответственное задание, большое доверие...

Ну, положим, темная ночь, отсутствие видимости. Но дело-то ведь не в том. Неправильно установил самолет на створный огонь, начал разбег с отклонением чуть не на сорок пять градусов. Ясно, что взлетной полосы [104] не хватило. Машина вышла на капонир, Лобанов резко «подорвал» ее, перевел в набор высоты. Однако шасси задело за бруствер...

Падение на крыло, самолет сгорел. Лобанов ранен, обожжены лицо, руки. Ожоги лица получил и штурман Копенко.

Усталость? Или просто теория вероятности? Когда-нибудь должен, мол, ошибиться. Помнится, так и в учебнике называется — вероятность появления ошибок.

А может быть, что другое? И чем больше я думал, тем больше и повторял: залетался Женя. Словечко явилось само собой. Не скажешь же, в самом деле, — зазнался. Что-то в нем притупилось. Привык. Хоть к трудным, но к неизменным удачам. Утратил чувство первичности, новизны. Может быть, только на миг, на один этот взлет, и тут же...

И главное, знал человек! Сам же и говорил о привычке: «К черту!» Лежа в полыни на летном поле, сам же мне и внушал...

Жаль, нет места в кабине. Написать бы как лозунг, как непременный девиз...

Поделился раздумьями с Гришей. Договорились друг другу напоминать: «Каждый полет — первый!»