"Джон Говард. Его жизнь и общественно-филантропическая деятельность" - читать интересную книгу автора (Слиозберг Г. Б.)

Глава III

Говард в Кардингтоне. – Его религия. – Интерес к метеорологии. – Избрание в члены Королевского общества. – Второй брак. – Условие, заключенное с невестой в день свадьбы. – Жизнь в Уэткомбе. – Деятельность Говарда в Кардингтоне, устройство школы. – Смерть жены. – Говард как отец. – Его взгляд на воспитание детей

Говард поселился в своем небольшом наследственном имении Кардингтоне, близ Бедфорда. Здесь провел он большую часть своего детства, здесь же ему суждено было прожить лучшие годы семейного счастья, подаренного вторым браком. Ему пришлось прежде всего привести в должный порядок это запущенное владение, приспособить дом для жилья и заняться устройством дел со своими арендаторами. Говард не заводил знакомств, жил уединенно, посвящая свой досуг самообразованию. Все биографы отмечают его особенную любовь к религиозному чтению; Библия и Евангелие были книгами, откуда Говард черпал правила жизни. В своих религиозных убеждениях он являлся истинным пуританином. Религия его не носила на себе светлого и жизнерадостного отпечатка, – строгая и мрачная, она граничила с аскетизмом. В ней не было ярких красок, не было мягкой теплоты. Биографы Говарда справедливо видят в его религиозных убеждениях и жизни преобладание древнеиудейских религиозных принципов, идеалов Ветхого Завета.

Понятно, что классическая литература с ее выразительной пластикой не могла привлекать Говарда; не красота, а величие духа была его идеалом. В этом лежит причина его строгости к себе и другим, – он был строгим мужем и строгим отцом; его философия была узкой, сектантской мудростью, строгой и мрачной.

Говард по-прежнему занимался метеорологией и неуклонно продолжал свои наблюдения над температурой. Он вел аккуратные записи своих наблюдений, причем усердие его доходило до того, что каждые сутки он вставал около двух часов ночи и при свете фонаря отмечал температуру. Его любовь и уважение к науке дали ему возможность сделаться членом Королевского общества. Общество это принимало в свою среду не только ученых, но и “любителей науки”, одним из которых, несомненно, был и Говард. Свое участие в трудах общества Говард выражал неоднократными сообщениями о своих метеорологических наблюдениях. Два таких сообщения были напечатаны в трудах Королевского общества: одно – о внезапном падении температуры, которое Говарду удалось заметить в Кардингтоне, а другое – о температуре кратера Везувия. Оба изложены в виде кратких писем на имя секретаря общества.

Года два прожил Говард один в своем поместье; посещая довольно часто Лондон, он заводил кое-какие знакомства и между прочим познакомился с семейством Лидс. Мисс Генриетта Лидс обратила на себя внимание Говарда, и спустя короткое время он решился соединить свою судьбу с судьбою этой девушки. Трудно представить себе более подходящую пару. Дочь весьма почтенного адвоката в Кроксфорде, Генриетта получила хорошее образование и была совершенно свободна от недостатков женского воспитания XVIII века. В ней не замечалось ни тщеславия, ни влечения к светским удовольствиям. Она была чрезвычайно религиозна и оказалась вполне способною понимать такую сосредоточенную и строгую натуру, как Говард. 25 апреля 1758 года они стали мужем и женой. Весьма характерен тот факт, что в самый день бракосочетания Говард заключил со своей невестой формальное условие, по которому во всех случаях, когда между ними произойдет какое-либо несогласие во мнениях, перевес должен брать его голос, – он один имеет окончательное мнение по всем вопросам, жена же должна быть безмолвною и покорною исполнительницей его воли. Насколько это событие говорит в пользу искренности Говарда, предпочитавшего наперед установить права, чем потом отвоевывать их, настолько же им характеризуется несколько деспотический характер и чисто восточный взгляд филантропа на подчинение жены воле мужа. Он не допускал даже мысли, что иной раз взгляды жены могут быть более верными и с полной самоуверенностью желал с самого начала быть хозяином положения. Вполне естественным представляются те случаи, когда муж благодаря своей большей житейской опытности, образованию и т. п. оказывается фактическим вершителем судеб семьи. Но мало, вероятно, найдется благоразумных женщин, которые наперед приняли бы такие условия, какие поставил своей любимой и любящей невесте Говард. Как ни радостны были чувства молодой Генриетты, соединившейся брачными узами с любимым человеком, в них несомненно заключалось немало и горечи: перспектива полного подчинения, нравственного рабства не могла быть особенно привлекательной. Но она пошла за Говардом, и только высоким нравственным и умственным качествам этой женщины нужно приписать, что их семилетняя семейная жизнь протекла во взаимном согласии, – или, согласно условию, в подчинении воле мужа. Быть может, к заключению такого условия побуждало Говарда различие религиозных верований: Генриетта не была диссиденткой, а принадлежала к англиканской церкви.

Насколько религиозна была Генриетта, показывает рассказанный одною из интимных подруг молодой женщины эпизод. Вскоре после свадьбы Говард, желая доставить жене своей развлечение, отправился вместе с нею на одно народное гулянье. Молодая женщина, несмотря на оживленное движение вокруг нее, оставалась задумчивой, меланхоличной. На вопрос мужа, о чем она так задумалась, Генриетта отвечала, что думает о последней проповеди пастора.

Через несколько дней после свадьбы новобрачные оставили Лондон и устроились в Кардингтоне. Пришлось заняться приготовлением дома к новым условиям жизни. Говард рассчитывал приступить к давно задуманному плану устройства поселян, арендовавших у него землю и находившихся в чрезвычайно плачевном положении. Улучшению их участи Говард и намеревался посвятить свое время и свои средства. Но болезнь жены заставила отложить осуществление этого намерения. По совету врачей, нужно было переселиться на время в Уэткомб, близ Лимингтона. Здесь Говард приобрел небольшое поместье, принадлежавшее ранее морскому капитану Блэку. На новом месте Говарду пришлось встретить враждебное отношение со стороны местного населения, установившееся вследствие жестокого обращения с поселянами прежнего владельца поместья и перенесенное также на его преемника. Но вскоре доброта и благотворительность молодой четы расположили к ним всех окружающих.

Чем занимался Говард во время пребывания в Уэткомбе – неизвестно. Во всяком случае, ничто не нарушало спокойного течения жизни молодых супругов. Не прожив там полных трех лет, они вернулись в Кардингтон, так как надежды на целебное действие климата в новом месте не оправдались. И вот Говард приступает к устройству своих поселян. Их полуразрушенные жилища, грязные и тесные, он заменял уютными и гигиеничными коттеджами. Объяснив себе бедственное состояние поселян отсутствием грамотности и недостатком религиозного воспитания, Говард устроил для них школу и выработал план преподавания, причем почти исключительное внимание уделено было Закону Божию; от детей требовалось строгое исполнение религиозных обрядов и посещение богослужения. Во всех своих начинаниях он встречал деятельную помощь в лице Генриетты, вполне сочувствовавшей благотворительной деятельности своего мужа. Благородный пример Говарда нашел весьма ревностного подражателя в лице богатого земледельца и соседа по имению Говарда – мистера Вайтбрида. Благосостояние поселян стало заметно улучшаться; скоро вся местность близ Кардингтона сделалась одною из самых цветущих в королевстве.

Заботы о благосостоянии крестьян наполняли собой всю жизнь Говарда, поглощали его всего. Так он прожил бы еще долго, далеким от общественной арены, действующим в узком кругу сельской жизни; но его счастливая семейная жизнь внезапно прекратилась самым плачевным образом: 31 марта 1765 года жена Говарда умерла вскоре после того, как родила сына. Это был первый ребенок, и появление его потребовало такой жертвы. Смерть любимой жены глубоко поразила Говарда: для него отныне не существовало личной жизни; покорившись воле Всемогущего, он подавил в себе горе, оставившее, однако, в нем глубокий след.

До конца жизни Говард свято чтил память о безвременно умершей жене. Все, что напоминало ему о ней, считалось им неприкосновенной святыней. Много лет спустя, перед одной из своих поездок по континенту, ходил он с сыном по саду и, остановившись у одного из деревьев, сказал ему: “Джек, если я не вернусь, ты, оставшись хозяином поместья, можешь, конечно, сделать с деревьями все, что найдешь нужным; но это дерево посажено твоей матерью, и если ты тронешь хоть одну его ветку, то да не будет тебе никогда моего благословения”.

Опять, как после смерти первой жены, Говард решил предпринять поездку на континент. Но забота о сыне заставила его отложить отъезд. Здесь будет уместным остановиться на отношениях Говарда со своим сыном. Говарда упрекали в излишней строгости как мужа и как отца; упреки идут так далеко, что его обвиняют даже в жестоком обращении с ребенком. Судьба этого мальчика была действительно печальной. Не зная никогда матери, он рос под наблюдением отца, вообще мало способного проявлять какие-либо нежные чувства, даже тогда, когда он их питал. Долговременные отлучки отца, значительную часть времени проводившего в поездках по континенту, лишали ребенка и этих немногочисленных ласк. Воспитание, данное ему по плану Говарда, было чисто спартанским, основанным на одном принципе – абсолютного подчинения воле старших. Без детских радостей, в строгом религиозном аскетизме, без материнской любви и ласки протекала однообразно молодая жизнь. Всякое проявление индивидуальности ребенка систематически подавлялось. Ребенок не воспитывался, а дрессировался. Неудивительно, что насильственно, только внешним образом привитые, но не проникшие в сознание мальчика религиозные начала перестали руководить им, как только юноша почувствовал себя на свободе, особенно во время своего пребывания в Кембридже, где он был помещен в одном из университетских колледжей.

Мы уже видели примеры твердости характера Говарда и той несокрушимой последовательности, с которою он умел исполнять то, что считал своим долгом. Вот как излагает взгляд Говарда на воспитание детей его личный друг доктор Айкин, со слов самого Говарда: “Говард смотрел на детей как на создания, одаренные страстями и желаниями, но не обладающие еще разумом для управления ими; поэтому, по его мнению, дети от природы как бы предназначены к подчинению абсолютному авторитету. Первый и фундаментальный принцип, которым необходимо руководствоваться при воспитании детей – безусловное подчинение их воле старших, чего, однако, можно достигнуть не вразумлением ребенка, так как действия разума в ребенке еще не проявляется, а обузданием и дрессированней”. Понятно, что применение этого принципа со стороны Говарда, умевшего строго придерживаться правила – leniter in modo, sed fortiter in re (действовать энергично, хотя и постепенно), – было если и не резким, не жестоким, то во всяком случае твердым и решительным. Неудивительно поэтому, что среди окружающих, а затем у некоторых из биографов Говарда сложилось убеждение, что Говард жестоко обращался со своим сыном. Указывали на случай, когда он запер мальчика, которому было не более трех-четырех лет, в заброшенном домике в саду, где ему пришлось оставаться в течение нескольких часов. В действительности же, как рассказывает одна из близких знакомых Говарда, бывшая в то время у него в гостях, дело происходило так: Говард вместе с нею, держа за руку своего сына, гулял по саду, как вдруг ему сообщили, что его кто-то ждет в доме; рассчитывая тотчас же вернуться, он велел мальчику войти в домик и, в предупреждение проказ, от которых мог бы пострадать ребенок, находясь без присмотра, запер его. К несчастью, Говарда задержали, он забыл о запертом ребенке и только через несколько часов, заметив его отсутствие, опрометью бросился в сад, чтобы освободить маленького узника, который, впрочем, мало тяготился одиночеством и мирно спал в своем заключении.

Нечего говорить, что избранная и выполненная Говардом система воспитания ребенка оказалась не только не годною, но и пагубною, “уверенный в чистоте своих побуждений, Говард, – говорит Беллоус, – был тверд в своих правилах, и во всей его жизни нет примера, чтобы он предпочел своему личному взгляду чужое мнение... Он считал человеческую природу совершенно испорченною и склонен был всякое естественное чувство приписывать дурному источнику. Человеческая воля, по его мнению, – революционна и потому должна быть сломлена, а не направляема. Он считал своим долгом применить к своему сыну ту свою теологическую теорию, по которой главным началом должно служить беспрекословное, не ищущее разумных оснований, повиновение”.

Чтобы укрепить ребенка в этом повиновении, Говард принуждал его переносить большие неудобства, – так, например, он заставлял его ходить босиком по каменистым дорожкам сада, что выдрессированный ребенок беспрекословно исполнял. Отец был доволен своей системой и не без некоторого удовольствия уверял своего друга Айкина, что, прикажи он его мальчику положить руку в огонь, – мальчик без рассуждения исполнит его требование. Нет сомнения, что ребенок не питал особенной привязанности к своему отцу, суровость которого он приписывал его нелюбви к себе и капризам. Когда стали ясно обнаруживаться несчастные последствия этого воспитания, Говард все-таки не мог признать своей ошибки, а со своеобразной “покорностью воле Божьей” принял это за испытание родительского сердца; он не допускал мысли, что нельзя безнаказанно игнорировать права детства и подчинять детскую природу такой же тирании, какую проявляли над самим Говардом его религиозные убеждения.

Полтора года Говард безвыездно прожил в Кардингтоне. Перенесенное им нравственное потрясение настолько надорвало его физические силы, что оказалось необходимым лечиться, и вот он проводит некоторое время в Бэте, климат которого действительно оказался благоприятным для его здоровья. Здесь Говард имел возможность делать интересные наблюдения над температурою воды в источниках Бэта; полученные при этом результаты он сообщал Лондонскому Королевскому обществу.

На обратном пути домой Говард провел некоторое время в Лондоне, вращаясь среди своих друзей и членов ученого общества. Следующею весною он совершил поездку в Голландию, где ему особенно нравилась чистота нравов и религиозность населения. Но надолго уезжать из Кардингтона оказывалось неудобным. Говард не хотел оставлять своего ребенка в чужих руках и желал лично руководить первоначальным его воспитанием.