"Свет обратной стороны звезд" - читать интересную книгу автора (Петров Александр)
Глава 15 СИЛА 12 СЛОВ
— «Вот это да», — непрерывно звучало у Конечникова в голове. — «Эти мантры делали бессмертными даже кошек».
Федор подумал, что когда узнает заклинание вечной жизни, то непременно вылечит своего деда, чтобы тот снова стал молодым и здоровым. Да и он сам бы читал эту мантру, какие бы кошмары не приходилось ему при этом терпеть. Главное длить и длить себя тысячи лет, наполняясь знаниями и мудростью, наблюдая, как встают и рассыпаются прахом города, как брошенные зерна идей, слов и действий дают всходы.
Тут Конечникову стало стыдно. Когда-то строй кровавого тирана лишил жизни и разлучил в круговороте инкарнаций его и Лару. Ради торжества этой самой мантры и одурманенных ею болванчиков.
Мысли перешли на кровавые завалы из трупов противников античеловеческих режимов, о которых говорилось в учебниках. Тут Конечников словно споткнулся. Что было при Навуходоносоре или Сталине — Бог знает… Но он сам прочел в этой книге, что во времена Князя Князей семейные пары получали от государства оплачиваемый отпуск на пять лет для рождения ребенка. При этом денег хватало, чтобы облететь все Обитаемое Пространство и жить ни в чем себе не отказывая. И далеко не каждая женщина могла получить разрешение продолжить род людской.
Это означало, что человек был большой ценностью, которую нельзя было губить просто так, без серьезнейших на то оснований.
А ужасы джиханского строя были, по меньшей мере, преувеличены.
Конечников пытался найти в себе силы отказаться от поиска мантры и прекратить чтение. Он вспомнил страшилки, которые были описаны в тексте.
Федору была не очень понятна суть претензий Ирины к вечности, оттого сопли беспутной тетки по этому поводу его не слишком впечатлили. Напротив, вся его жизнь, проведенная на действительной воинской, стертая, истраченная на служение государству, которое он ненавидел, требовала этой мантры. Бесцельно прожитые, украденные империей годы нельзя было вернуть, но можно было продлить свое время, чтобы отнятое стало лишь ничтожной его частью.
Медсестра закончила. Федор, рассеяно поблагодарил девушку. Заперев за ней дверь, он продолжил чтение этой невозможной книги, имея целью найти полный текст когда-то известной всем и каждому, а ныне отошедшей в забвение мантры бессмертия.
«Оранжево- красные лучи утреннего Солнца, теплые, ласковые, лились в дом через громадное, во всю стену окно. Если не смотреть на заваленный снегом лес и тяжелые, белые шапки на елях и соснах, можно было бы решить, что наступило лето.
На кухне, несмотря на включенную вентиляцию, было тепло. Максим не любил с утра прохладу, его не проснувшийся организм требовал расслабленной неги. Однако, на этот раз рассеянного состояния, наполненного мыслями ни о чем, не получилось.
Едва появилась Ирина, Мара преувеличено энергично начала тереться об ноги хозяина, требуя завтрак. Обычно она так не делала, с достоинством ожидая, когда Максим приготовит ей еду.
Гостья Максима стала соревноваться с кошкой, выцарапывая свою долю внимания. Она без зазрения совести отвлекала его на всякие глупые затеи, видимо считая это вполне заслуженным после нескольких половых актов и полночного разговора „за жизнь“.
Младший научный сотрудник впервые не знал, что ему делать. Бывшая любовница Толика свалилась ему как снег на голову, не имея за душой ни единого кредита, потратив все на перелет от Эпсилона Короны до Солнца.
Дисплей погоды показывал, что за стенами дома стоит мороз в 45 градусов. Утро в лесу под Владимиром выдалось солнечным и особенно холодным. Максим с неудовольствием понимал, что тетка в своей негреющей шубейке на тараканьем меху и декоративной обуви, сегодня на улице просто даст дуба.
А ее нужно было довести хотя бы до института, а там можно было бы спихнуть на руки начальства, пусть думают, куда ее определить.
Оставить Ирину у себя, означало бы плюнуть в душу Ксении, совсем неплохой девчонке, вызвать неудовольствие Мары, а главное, поставить с ног на уши весь налаженный быт.
Однако не использовать гостью в программе „Город“ и отправить обратно из-за проблем морального порядка, означало не только лишить ВИИР бесценных данных, но и погубить Ирину, которую наверняка взяли под постоянное наблюдение ребята из Теневого корпуса.
Это и смутное чувство жалости к неглупой, но совершенно запутавшейся тетке, заставило Максима предложить ей обновить гардероб, выбрав что-то подходящее для здешнего климата.
Услышав это, Мара скользнула по лицу хозяина насмешливым взглядом. Ирина, забыв обо всем, самозабвенно занялась покупками.
„Главное — довезти“, — повторял Максим, глядя, как она роется в каталогах магазина, листая клавишами просмотра страницы. Из одежды на любовнице Толика были одни маленькие, едва прикрывающие причинное место трусики, позволяющие рассмотреть ее всю. Много лет заботы Ирины о собственном совершенстве сделали ее тело неотразимо привлекательным. И она вовсю этим пользовалась. Движения были подчеркнуто гибкими, пронзительно, первобытно сексуальными. Они будили что-то глубоко скрытое в подсознании. Максим ловил себя на мысли, что снова готов наброситься на свою гостью, плюнув на то, что они тогда точно опоздают.
Однако ей не по силам было обмануть врача-психиатра с многолетним стажем. На экране плыли модели, которые придирчивая покупательница с негодованием отвергала. Через неравные промежутки времени, но с какой-то явной закономерностью, Ирина останавливала просмотр и одевала своего виртуального двойника в каталожную модель. Она долго придирчиво разглядывала результат, двигая руками и ногами, отчего экранная модель с лицом и телом Ирины делала на экране те же движения.
При этом Ирина отвлекала Максима, который наконец-то устроился перекусить на скорую руку и Мару, которая, брезгливо косилась на каждый возглас непрошенной гостьи, поневоле отрываясь от совершения сложного ритуала принятия пищи.
— Котик, ты думаешь, мне это подойдет? — спросила она, наверное, в сотый раз.
При этом Ирина покосилась на брошенную на столе сервисную карту Максима, которой она собиралась сделать легкое кровопускание.
— Не знаю, как тебе, а мне понравилось все, что ты померила. Выбирай сама. Если ты не остановишь свой выбор на чем-то конкретном, я опоздаю на работу.
— А что, у вас за этим следят? — удивилась Ирина. — Когда я работала в редакции, у нас отсутствия просто не замечали.
— ВИИР — режимный институт, — объяснил историк.
— А сколько ждать заказа? — поинтересовалась она.
— Для верхней одежды — полчаса… Остальное — гораздо быстрее… — ответил Максим. — Центральная планета Обитаемого Пространства все-таки.
— А до работы сколько добираться?
— Чистого времени, от порога до порога — 20 минут. Это с прогревом глайдера.
— Макс, я закончила, — сказала Ирина, — Введи, пожалуйста, свой код, милый.
Сумма была изрядной. Максим совершенно не беспокоился о том, сколько съест эта тетка, благо он снабжался по третьему имущественному классу, но при этом тратил всего лишь десятую часть кредитования. Значительные суммы кредитных баллов ежегодно сгорали по прошествии стандартного срока в 13 лет.
— Вот оборжутся операторы в магазине, когда увидят, что Максим Величко, солидный человек, историк, накупил лифчиков и заказал доставку домой, — с усмешкой сказал Максим.
— А что, у вас женщины сами себя обеспечивают? — удивилась Ирина. — На Гелиосе никого не удивляло, что толстый, пузатый мужик шестьдесят восьмого размера заказывает тоненькие женские маечки и кружевные трусики, которые ему и на нос не налезут.
— А Бог его знает, — признался Максим. — Десять миллионов человек на одной планете — солидное количество. Всякое может быть.
— Целых десять миллионов, — мечтательно сказала она. — Трудно даже представить… Но в доисторические времена столько людей было только в одном только Мертвом Городе.
— А теперь там развалины и заросли дрянка. В центре поменьше, на окраинах побольше.
— А дрянк это что?
— Милое растение, кустарник с шипами как у терновника, иглами как у кактуса, колючими, обжигающими листьями и ядовитой пыльцой. Иногда его называют терновой или тернавью.
— Откуда же такая пакость взялась? — поразилась женщина.
— Бог его знает… — ответил Максим. — Говорят — мутация. На развалинах долго ничего не росло. Потом появилось оно. Кто-то придумал красивую легенду, что это из земли вышло древнее зло. На раскопах приходится эту пакость выжигать огнеметами, а самим, как космонавтам, залезать в защитные костюмы с ультрафильтрующими респираторами. Но, я думаю, ты скоро все сама увидишь.
— Ты возьмешь меня в место, где все началось? Спасибо, милый.
Скоро по трубе контейнерной доставки для Ирины пришло 7 объемистых тюков. Времени оставалось совсем мало.
Максим отправился готовить машину к взлету. Он строго предупредил Ирину, что долго ждать ее не станет. Но это было пустой угрозой. Историк никогда бы не оставил свою кошку и свой дом в распоряжение этой ненормальной.
Максим завел глайдер и вышел на мороз, полюбоваться чистым, нетронутым снегом и пронзительно голубым небом.
Он стоял так довольно долго, пока не почувствовал настоятельную необходимость подвигаться. Максим стал энергично ходить взад и вперед. Клубы пара от дыхания намерзали на ресницах, делая их холодным и тяжелыми.
Мороз начал щипать щеки. Историк хотел было вызвать свою гостью по телефону, но тут она показалась в дверях.
Ирина оделась весьма добротно, по крайней мере, сверху. Максим оценил теплую шубу, меховую шапку и сапоги на меху. Все было по погоде, красиво, удобно и очень шло Ирине, делая ее красавицей древних, былинных времен.
Яркое солнце играло в каждом волоске меха, светилось в чистых, пронзительно зеленых глазах. Несмотря на непривычную одежду, она двигалась с грацией дикой кошки, точно выросла и всю жизнь прожила в холодном краю. Только загорелое лицо напоминало о том, что она — жительница жарких миров.
Ирина со счастливой улыбкой, показывая ровные, белоснежные зубы, подошла к Максиму, повернулась, давая посмотреть на обновки, обняла и крепко поцеловала.
Максиму очень хотелось узнать, что надето на ней под шубой, чтобы не краснеть на работе за свою спутницу. Однако, он не стал проверять, чтобы его подопечная не посчитала это требованием заняться с ним любовью прямо в машине.
На стоянку ВИИРа, глайдер младшего научного сотрудника приземлился без двадцати двенадцать.
Идя по коридору к своему кабинету, Максим отметил, что позади раскрылась дверь. Какая-то девчонка из секретариата, у которых на всех была одна наружность: — черные, длинные, прямые, крашенные волосы и непременные темные очки с удлиненными линзами „под кошку“, ойкнув от изумления, с открытым ртом уставилась вслед спутнице Максима.
Едва историк вошел в кабинет, как зазвучал зуммер вызова. Величко нажал кнопку ответа. На экране появился Дмитрий Абакумов, его непосредственный начальник.
„Микрошеф“ хотел что-то сказать, но, увидев, что Максим не один, отключился. Историк заметил, как вытянулось лицо начальника.
— Ну, сейчас начнется, — покачивая головой, сказал Максим.
— Что?
— Воспитательная работа, — ответил он.
— Мне уйти? — спросила Ирина.
— Нет, оставайся. Посиди на диванчике. Вдруг пронесет.
Максим помог спутнице снять шубу и просто оторопел. Под ней обнаружилась короткая, кожаная юбка темно-коричневого цвета, открывающая стройные ноги Ирины и трикотажная, зеленая блузка с меховыми вставками. Блузка была бы очень теплой, если бы не громадный вырез, в котором нахально красовалась большая часть высокой, крепкой груди Ирины.
Дело довершали сапоги выше колена, которые, больше бы подошли для танцовщицы стриптиза.
— Атас, — сказал Максим.
— Что — нибудь не так?
— Нет, ничего, просто у нас так не ходят.
— А разве плохо? — обеспокоенно спросила она. — У меня туфли есть.
Ирина наклоняясь, и балансируя на одной ноге, стала стягивать сапог, отчего Максим смог рассмотреть всю ее грудь и даже увидеть пупок. Женщина быстро поменяла обувь, надев туфли на высоченных шпильках.
— Как я тебе? — спросила она, поглядев в глаза Максиму и опустив взгляд ниже, туда, где из штанов рвался его детородный орган.
Она подошла своей модельной походкой к историку и протянула руку к этому самому месту, наслаждаясь его упругостью и готовностью к действию.
В этот момент дверь распахнулась, по всей видимости, от пинка ногой. На пороге стоял руководитель восьмого отдела, старший научный сотрудник, доктор исторических наук Дмитрий Иванович Абакумов.
Увидев, как проводит время его подчиненный, Дмитрий Иванович растерялся.
— Это черт знает что такое, — пробормотал он, быстро захлопывая дверь.
Через некоторое время начальник снова постучался, деликатно спросив:
— Если вы закончили, то могу я войти? — спросил он.
— Входите, Дмитрий Иванович, — пригласил его Максим.
Начальник вошел. Ирина к этому времени сидела на диване, эффектно положив ногу на ногу и листая журнальчик с ангельски-невинным выражением на лице. Максим нажал на кнопку, и задняя часть кабинета утонула в дымке маскировочного поля.
Он жестом пригласил начальника садиться, прервав его ступорообразное состояние. Дмитрий Иванович с трудом оторвал взгляд от места, где только была женщина.
— Максим Александрович, потрудись объяснить, что это такое, — потребовал микрошеф, протягивая планшет, на котором светился лист рапорта начальника регионального отдела Теневого Корпуса. — Кроме того, ты вчера монопольно израсходовал 4 часа машинного времени. Я понимаю, что других пользователей не было, но плановые работы были сдвинуты, из-за того, что, пользуясь отсутствием контроля, ты объявил первый приоритет для своих расчетов.
— Дмитрий Иванович, взгляни, — Максим повернул монитор компьютера и запустил расшифрованные данные.
— Мне не говорили, что ты задействовал вчера вечером большой считыватель, — сказал начальник, едва на экране появились первые кадры.
— Это всего лишь стандартная обзорная программа. Я бы хотел это сделать сегодня. А все, кто претендует на вычислительные ресурсы, могут пойти домой отдохнуть.
Аббакумов не отвечал. Он, не отрываясь, глядел в экран. Было слышно лишь его взволнованное дыхание.
— Где носитель? — отрывисто спросил он. — Боже мой, это что… она?
Дмитрий Иванович кивнул головой в сторону маскировочного поля.
— Да.
— Я уж подумал, что ты дроида на работу привел, — сказал начальник. — Главный компьютер в твоем полном распоряжении. Тебе нужна помощь? Сам справишься? Хочешь, сканирование и обработку сделает Алевтина?
— Спасибо, нет, — раздался голос невидимой за полевой завесой женщины. — Я буду работать только с Максимом.
— Извините, мы не представлены, я не знаю, как вас зовут… ВИИР не частная лавочка, — возразил начальник. — Сведения имеют неоценимое научное значение. Неужели вы не понимаете?
— Я тупая, необразованная баба, — ответила Ирина. — Мне все равно. Я могу собраться и отбыть на историческую родину.
Это было блефом, но Абакумов поверил.
— Как угодно, — сказал он, меняя тактику. — Максим, проверь, свободен ли какой-нибудь из гостевых домиков, направь в кредитный отдел заявку на снабжение по четвертому, нет, по третьему классу, предоставь машину из институтского транспортного парка, что-нибудь новое, из последних поступлений. Сошлись на меня. Я сейчас подготовлю необходимые бумаги.
— У меня есть, где жить… — донеслось с другой стороны.
Абакумов проигнорировал реплику.
— Максим, ты нас познакомишь? — спросил он подчиненного.
— Пожалуйста, — ответил Величко. — Ирина, это начальник моего отдела, доктор исторических наук, старший научный сотрудник Дмитрий Иванович Абакумов.
— Рада с вами познакомиться, — ответила она, выходя из маскировочного поля. — Ирина Кузнецова, в прошлом журналист, ныне просто праздно и бездарно тратящая жизнь особа.
— Очень рад, — ответил Абакумов.
Он, безо всякого интереса, посмотрел на ее ноги, талию, грудь и уцепился взглядом за лицо, складывая на своей физиономии дежурную радушную улыбку.
— Я буду работать только с Максимом, — повторила она.
— Пожалуйста, кто вам не дает, — ответил Дмитрий Иванович. — Я просто беспокоюсь, что Максим Александрович у нас человек новый, он у нас всего 10 лет. К сожалению, у него мало практики.
— Ну, надо же когда-то начинать, — ответила Ирина.
— Ваш оптимизм заразителен. Что, будь, по-вашему. Единственно, что я бы хотел, — чтобы у вас было свое жилье, пока вы будете гостьей нашего института. Вы там можете не появляться, это ваше право, но…
— Хорошо, — ответила Ирина. — Лицемерие- это плата, которую платит порок добродетели. Не помню, кто из древних это сказал.
— Пойду, сделаю необходимые приготовления, — продолжая держать на лице приклеенную улыбку, сказал Абакумов. — Не прощаюсь, мы скоро увидимся…
— Ты знал? — спросила Ирина, когда они снова остались наедине.
— О чем? — поинтересовался Максим.
— Не притворяйся. Я спрашиваю серьезно.
— Знал, конечно, — ответил Максим. — И что из этого?
— Ты потому пустил меня к себе? — внимательно изучая его лицо, спросила Ирина.
— Ты не оставила мне другого выбора, — ответил историк.
— Вызвал бы Службу Спасения, — мрачно сказала она. — Все так поступают. Через 5 минут прилетели бы, через 10 избавили бы тебя от обузы.
— Бог его знает… Может, так и надо было сделать, — согласился с ней Максим. — Все равно я не рассчитывал, что мне, молодому сотруднику, отдадут курицу, которая несет золотые яйца.
— Сам ты курица мокрая, — ответила ему она. — Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Значит, ты не рассчитывал…
— Да, — ответил Максим. — Но не мог же я дать тебе околеть на улице.
По лицу женщины пробежала целая гамма эмоций, прежде чем она вновь овладела собой.
— Ладно, проехали, — сказала Ирина устало. — Где тут у вас главный компьютер?
Чтобы попасть к „суперу“, нужно было опуститься глубоко под землю. Проделав это путешествие, Ирина и Величко попали из уютного офиса, с мягким светом бра и продуманным богатым интерьером, в сырое, холодное подземелье.
Кабинка остановилась на обзорной галерее центрального модуля. Галерея висела между огромными трубами резонаторов, которые выходили из пузатых боков установки и уходили в породу. Несмотря на сплошное остекление, находиться на этой жердочке было очень неуютно. Под ногами гудел и раскачивался тонкий металл. Внизу горели огни, шумели кары и сновали крохотные фигурки техников. От этого непрочность конструкции чувствовалась особенно остро.
Ирина незамедлительно схватилась за плечо спутника. На ее лице проступил непритворный ужас.
Максим указал Ирине на лесенку, ведущую вниз.
— Пошли, — предложил он.
Ирина непроизвольно ойкая и бормоча невнятицу, боком двинулась за ним по гулкому металлу, обеими руками повисая на Максиме.
Они опустились до маленькой двери в стене и вошли вовнутрь несокрушимого, тяжелого сооружения.
Ядро установки надежно перекрывалось броней и энергетическими полями. Там сходились оконечные резонаторные камеры сложной трехмерной сети чувствительной матрицы, располагались приборы управления полевыми диафрагмами и усилителями.
Главный аппарат ВИИР представлял собой гибрид сверхмощной вычислительной машины и информационной энергоматрицы, управляемой чувствительной электроникой.
Огромные размеры магистралей и усилителей определялись длинами продольных волн, которые на частотах человеческого мозга обладали поистине гигантскими размерами.
Вычислительная часть комплекса преобразовывала данные в трехмерное изображение высокой четкости, позволяющее моделировать окружение индуктора воспоминаний практически со 100 % достоверностью, позволяя воскрешать прошлое во всех красках, деталях, делая его зримым, осязаемым, живым.
В центре управления раздавались рапорты контрольных групп.
Расчеты, в спешном порядке затребованные с различных объектов, заполняли огромное подземелье, разворачивали мобильные терминалы, беря под наблюдение все участки сложных коммуникаций суперкомпьютера. В подземном царстве разгорался нешуточный переполох.
Тонко структурированные воспоминания бывшей московской художницы, были для института манной небесной. Институт исторической реконструкции многие годы топтался на месте из-за отсутствия качественного материала.
Максим последовательно активировал системы громадной установки. Отсек управления оживал, загорались экраны и датчики, в тишине все явственней проступал гул работы сильноточной электроники.
— Макс, мне страшно, — поминутно канючила Ирина. — Долго еще?
— Нет, — ответил историк. — Уже скоро. Мы давно бы начали, но большой шеф страхуется. Он не хочет промахов с самого начала.
— А это долго будет? — переменила тему она.
— Считывание? Да, долго. Часа по полтора в день, — ответил историк, продолжая свое дело.
— В день? — несказанно удивилась Ирина. — Ты хочешь сказать, что это будет не один раз?
— Нет, конечно. Не раз и не два. И даже не десять. Ты попала по полной программе, — ответил ей историк.
— Сколько? — настойчиво спросила она.
— С учетом полезной для ВИИР информации в тебе, скорости считывания и декодирования с нужным качеством и детализацией…
— Не тяни, — подстегнула его Ирина.
— Короче, минимум год, максимум четыре. Я смог бы уложиться в два.
— А в десять? — поинтересовалась она.
— Это нужно постараться, — с усмешкой ответил историк.
— А что мне за это будет? — скандальным тоном спросила Ирина. — Во так вот по жердочкам мотаться дорогого стоит…
— Ты ведь слышала… Отдельный дом, такой же, как у меня, только побольше и получше, снабжение по 3 классу, глайдер в личное пользование. Обязательно дадут подъемные. Будут организована перевозка твоих вещей с Гелиоса и обратный перелет. На все время работы в ВИИР ты будешь освобождена от уплаты налогов. По результатам работы будет выдан несгораемый кредитный бонус.
— Да нахрен мне все это надо, — запальчиво сказала она. — Отпусти меня, Макс, не надо мне этого.
Чувствуя себя подонком, Величко невзначай коснулся рукой сигнального браслета.
Ирина поняла намек. Она на глазах сникла, обмякла, поняв, что теперь никто ее отсюда добром не выпустит.
— Ты сам что-нибудь с этого получишь?
— Наберу, может, данных для докторской диссертации…
— Негусто, — ответила она.
— А у меня все есть.
— Бессмертная кошка?
Максим не стал злить Ирину в такой момент, поэтому сделал вид, что не слышит.
— Первый пост — 5-х минутная готовность, — сказало радио.
— Ирина, пошли, — пригласил ее Максим.
— Куда? — спросила она.
— Вот сюда, — ответил Максим, показывая на маленькую дверцу.
За ней была овальная комната, в которой было лишь одно кресло точно в центре установки на перекрестке восьми волновых магистралей. Максим усадил в него Ирину. Она заметно дрожала.
— Макс, мне страшно. Ведь пока рано, есть пять минут, — повторяла она. — Макс, давай поедем домой.
— Потом, девочка, — ответил историк. — Вот сделаем дело и поедем. Я буду рядом.
Она сдалась и позволила надеть на себя датчики телеметрии и зафиксировать себя в кресле.
„Слава Богу“ — пронеслось в голове у историка. — „Теперь никуда не денется“.
Максим вдруг поймал себя на мысли, что Ирина, связанная ремнями, смотрится крайне эротично. И вдруг почувствовал, как в голову пришла дикая мысль, овладеть ей во время того, как интерферирующие продольные волны будут входить в резонанс с ее давно прошедшими жизнями.
Провожаемый жалобным взглядом Ирины, историк скрылся в тесной каморке управления, отделенной от камеры считывателя сорока миллиметрами прозрачного изолирующего композита.
Управление большой установкой сильно отличалось от портативного меморидера и требовало большой осторожности ввиду чрезвычайной мощности линейных усилителей. Сканирование было очень опасной операцией, в которой здоровье и жизнь индуктора зависела от умения оператора. Максим начал плавно увеличивать выход энергии на резонаторах.
Полевая сущность Ирины отозвалась включением в теле механизмов бегства от реальности: сердцебиением, холодным потом и, наконец, криком и слезами. Было видно, как она раскрывает рот в беззвучном крике. По движению губ явственно прочитывалось: „Макс, не надо!“
Максим тут же сориентировался, добавив мягких и спокойных мозговых ритмов во внешнюю принудительную модуляцию. Ирина перестала кричать, сваливаясь в зыбкий, изменчивый мир собственных фантазий. Это было не страшно.
Усилители вышли на расчетный режим, призрачный фиолетовый свет разгорелся в прозрачных трубах волноводов, заполнил туманом камеру считывателя. Стоячая волна стала настолько сильной, что начала излучать в видимом диапазоне.
На мониторе прокатилось кольцо огней, показывая, что датчики информационной матрицы до самых дальних уголков получают устойчивый сигнал.
Историк послойно, уровень за уровнем стал изменять настройку резонаторных камер, стараясь направить энергоинформационную сущность своей любовницы против потока времени.
Это у него получилось. Затем алгоритм временной регрессии подхватила электроника. Теперь Максиму не было необходимости самому манипулировать отсекателями и изменять тонкие настройки отражателей продольной волны.
По прошествии некоторого времени, электроника стала выводить индуктора из забытья, возвращая ясность сознания, но не в мире, где гудели линейные ускорители, и в волноводах плескалось море лучистой эктоплазмы.
Это была не Ирина. Это была совсем другой человек, иначе чувствующий и думающий. Но связь между этими личностями оставалась, оттого давно прошедшая жизнь стала заполнять сознание Максима»…
Следующие 10 страниц автор несколько неуверенно, всячески извиняясь за противоречие здравому смыслу, описывал тот мир, который открылся историку через глаза и мысли молодой художницы, вынужденной малевать на продажу пейзаж, открывающийся со смотрового парапета какой-то Воробьевой или Воробьиной горы.
То, что не могло поместиться в голове занимавшегося этим периодом историка, было предельно ясно его далекому потомку. Конечников читал и словно глядел в зеркало: несмотря на то, что поменялись декорации, все было до боли узнаваемым, виденным его собственными глазами.
Единственно, в этом мире оставалось чуть больше свободы и уважения к человеческой личности.
Начальство пока не било своих подчиненных, не загоняло за Можай, по крайней мере, в массовом порядке и безнаказанно.
Продолжали действовать опереточные органы, контролирующие соблюдение прав трудового люда.
Правителей страны давно назначала верхушка, но пока что устраивались представления, называемые «выборами».
Ветераны продолжали требовать человеческого к себе отношения. Они и сами не слишком верили, что смогут чего-то добиться, но безысходность и желание хоть что-то сделать для признания давно списанных заслуг, гнали их на улицы. Им пока — что давали такую возможность, поорать и выпустить пары, стесняясь признать, что прежние безумные правители пережевали, высосали все соки и выплюнули их за ненадобностью, а теперешней власти они и подавно не нужны.
Новая знать пока помнила, хоть и старалась забыть всеми доступными средствами, об оставшихся в недалеком прошлом «свободе, равенстве, братстве».
Пока не было законодательного разделения на классы, хотя декларируемая равноценность всех членов общества, доставшаяся в наследство от периодов лишений, войн, репрессий и утопических экспериментов с массовым смертельным исходом, была уже чисто пропагандистским трюком.
Большая война со свирепым, сильным и вероломным врагом осталась в прошлом. Однако, отравленные сытой жизнью поколения «детей, не знавших войн», устраивали себе маленькие, но чрезвычайно горячие по накалу страстей локальные стычки, на которых, как и на большой войне убивали и калечили по- настоящему.
Был там и ответ, объясняющий, зачем все это делалось, который был ясен как дважды два литературному персонажу и совершенно не укладывался в голове капитана ВКС.
По мнению автора, древние люди таким образом «не позволяли душе лениться». Люди заполняли свое время эмоционально значимыми событиями, строя бледное подобие настоящей жизни вокруг самими же созданных препятствий по материальным ресурсам, свободе перемещения и, чему больше всего поражался персонаж романа — ограничению в еде, которая для многих была фетишем, мерилом ценностей и самой желанной наградой.
Конечников долго думал о прочитанном, поражаясь, что ничего не меняется. Потом он в расстроенных чувствах выкурил сигарету и улегся спать, благо время было позднее.
Но в голове бывшего пакадура, по воле случая вынужденного прикидываться Управителем Жизни, долго крутился собачий вальс из поколений, то изнурявших себя «самодельными» трудностями, то скучающих без лишений.
И вращала этот дебильный хоровод та самая сила, которая заставляла людей сходить с ума от скуки, когда по странному капризу календаря нерабочих дней набиралось больше 3 подряд.
Утро Федора пролетело просто мгновенно. Пришел врач, затем полковник, потом были процедуры. Из младшего медицинского персонала дежурила Бэла, которая Конечникову нравилась меньше всего из-за неприятного сочетания светлых крашеных волос и диковатого взгляда карих глаз. Наконец, Конечников был освобожден от обязанностей пациента и двинулся на природу, в парк.
Его аппарат, повинуясь заданной программе, медленно поплыл над аллеями, неся на себе погруженного в чтение высокопоставленного седока. Конечников читал все подряд, забыв о первоначальной задаче — найти сочетание звуков, которое делало человека бессмертным. А древняя книга подбрасывала ему факты один невероятней другого.
…«Машина историка с мягким шорохом резала воздух. 700 км/час не были заметны в герметичном салоне, как в вату обернутом эластичным коконом поля. Помимо прочего, барьерная разность потенциалов обладала свойством гасить воздушные вихри, резко уменьшая сопротивление и шум. Глайдер Максима, скользил в полоске света от вечерней зари между темной бездной неба и сумрачной твердью земли.
— Будет холодно, — сказал историк, глядя на беспощадно-яркие звезды.
— Да, — грустно сказала Ирина, отрывая голову от стекла.
Она, наконец, вернулась из своих невеселых мыслей.
— Минут 10 и мы на месте, — сказал ей Максим. — Что-то ты совсем скисла…
— Просто я в который раз поняла, что жизнь уходит как вода в песок. Время идет, а самым большим приключением в ней остается дорога от работы до дома на прогулочной скорости. Как немного…
— Ну почему, — возразил Максим. — Куда меня только не заносило.
— А к кому ты летаешь? — поинтересовалась Ирина.
— По бабам конечно, — ответил Максим.
— Ну, разумеется, — с досадой сказала она. — Не заниматься же онанизмом.
— А если заниматься, то с партнером, — в тон ей ответил Максим.
— Вот именно… Онанизм вдвоем — как зеркало нашей эпохи.
— Кто виноват, что люди, предназначенные друг для друга, как правило, разделены не километрами, а парсеками пространства.
— Нет, не в этом дело. Люди разделены тем, что совершенно, нисколечко не нужны друг другу. От этого хочется выть.
— Ты имеешь в виду себя? — осторожно спросил Максим.
— И себя тоже, — глухо, с досадой ответила она. — Смотри, впереди появились огоньки.
— Я давно их заметил, — сказал Максим. — Это Мертвый город.
— Не называй его так, — попросила Ирина.
— Хорошо, просто город, — согласился Максим и вдруг спросил. — А ты знаешь, как ходили в атаку древние штурмовые машины?
Она не успела ответить. Историк бросил машину вниз, одновременно отклоняясь влево. „Корсар“ провалился до самой поверхности, соскользнул в русло сухой реки и помчался поднимая за кормой настоящую снежную бурю.
Ирина от неожиданности взвизгнула, схватилась руками за своего спутника.
— Что ты делаешь? — вскрикнула Ирина, возбужденная и напуганная.
— Очнись, пора, — также громко крикнул в ответ историк.
— Извини, — нормально сказала она. — Может не надо?
— Отчего? — спросил Максим.
— Прибереги это на обратную дорогу, — ничуть не смущаясь, ответила она.
— Ну, как скажешь, — никак не выдал своего удивления Максим.
Ему вдруг подумалось, что он начинает привыкать к этой помойной женщине и даже принимать во внимание ее желания.
Историку это совсем не понравилось. Что-то происходило между ними как бы, между прочим, самой собой, помимо его воли.
Максим снизил скорость и поднялся. Цель полета была совсем рядом. Посреди снежной равнины горела огнями улица большого города. На здания были налеплены сотни лампочек, которые сияли в темноте ночи, очерчивая контуры построек. На проезжей части садились лодьи и глайдеры гостей.
Историк сделал круг, показывая изнанку этой почти с идеальной точностью смоделированной улицы. Она разительно отличалась от парадных фасадов — наружу торчали внутренности недостроенных зданий, перекрытия, балки из композита, подпирающие стены. Все это выглядело как с размахом выполненные декорации.
Максим прошел над коробками домов, лишенных крыши и заваленных почти доверху снегом внутри, зашел на посадку и технично посадил машину на свободный пятачок. Вылез из глайдера и помог выбраться Ирине.
Иллюзия того, что они оказались в настоящем старинном городе, из которого непонятным образом исчезли все жители, была полной.
На занесенной снегом улице сияли огнями фонари, светились витрины магазинов, предлагая зайти. Море света плескалось на вывесках казино. На крайнем доме, граничащим с Садовым кольцом, медленно вращался огромный глобус.
Мало того, что глайдеры принадлежали к совсем другому времени, они были натыканы, где попало, довершая впечатление странной катастрофы, которая заставила людей покинуть это место налегке, бросив и дома и транспорт.
Ирина огорченно вздохнула.
— Я много думала, как это выглядит, надеялась, что будет похоже, но увы…
— Почему? — удивился Максим.
— Никакого эффекта реальности.
— Вроде все сделано как оно было, — в раздумье произнес историк.
— Нет, — покачала головой Ирина. — Несмотря на размах, есть масса деталей, которые с головой выдают новодел даже с этой стороны.
— Тебе виднее, — согласился Максим.
За этим разговором они подошли к зданию. По обеим сторонам от входа грудой мерзлого железа стояла пара „паксов“, летающих боевых роботов. Как заметил Максим, они были дезактивированы и просто пугали людей одним своим присутствием.
Сочлененные тела роботов похожие на гибрид паука, змеи и велосипедной цепи, находились в характерном для транспортировки положении. Биодетекторы были выключены и висели на гибких кронштейнах, будто короткие усики.
Историку пришло в голову, что боевые механизмы просто привезли и бросили тут давным-давно, даже не удосужившись проверить их работоспособность.
— Абстракционизм, — усмехнулся Максим. — Неработающий элемент интерьера. Хотя кого бояться здесь, в запретной зоне…
У дверей стояла пара девушек из личной охраны императора. Они считали данные с сигнальных браслетов и оставили историка с его спутницей в покое.
Фоей кинотеатра оказалось маленьким и тесным. Историку сначала показалось, что тут кто-то непростительно ошибся. Но потом он вспомнил, что при реконструкции приняли во внимание увеличение среднего роста людей более чем на 70 см. Действительно тогда было так. Максим всегда удивился, как же можно было жить в этих домах.
После того, как они сдали верхнюю одежду в гардеробе, оказалось, что в помещении прохладно.
Точная копия древнего здания была потрясающе неудобной.
Дуло из дверей, холодом тянуло от окон и вообще, маленькие, водяные радиаторы не в состоянии были дать столько тепла, чтобы нагреть щелястое здание до комфортной температуры. Ирине, одетой в короткую юбку и блузу с огромным вырезом, стало откровенно холодно.
Максим предложил ей свой шарф, но она стоически отказалась. До начала просмотра оставалось довольно много времени, и историк со своей спутницей решили пройтись. Публика уже собралась, очевидно, решив, что лучше приехать заранее, чем спешить в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств.
Приглашенные занимались своими делами, реагируя на окружающих доброжелательно, но абсолютно индифферентно. Каждый был сам по себе. Кто-то надиктовывал данные в речезаписывающее устройства, кто-то говорил по коммуникаторам сигнальных браслетов. Большинство пользовалось портативными компьютерами для блуждания по сети. Огни вмонтированных в стандартную гарнитуру экранчиков отражались в спокойных, ничего не выражающих глазах.
Люди были одеты, в основном в черное и серое. Попадались экземпляры в рабочих комбинезонах — техники главного компьютера допоздна проверяли работоспособность механизмов считывателя и приехали сюда, в чем были.
Кое-где кучковались военные в черной форме, к которой воображение помимо воли дорисовывало серебристый энергошлем.
Прочая публика их старательно обходила. Офицеров Корпуса Теней избегали даже конченые „ботаники“ императорской „шарашки“, как называли ВИИР.
„Шлемоголовых“ не боялись, нет. Просто рядом с ними нужно было внимательно контролировать себя, чтобы не сделать чего-то такого, что могло быть истолковано их начисто промытыми энергошлемом мозгами как агрессия. Естественно, по доброй воле во внерабочее время люди напрягаться не хотели.
Также народ избегал амазонок. Амазонки — личное подразделение владимирских княгинь, созданное в незапамятной древности, остались такими же дикими и необузданными, как и в те далекие времена.
Ходила злая шутка про то, отчего амазонкам не кладут ножей и вилок — кушать ими они все равно не умеют, но непременно используют не по назначению. Глядя на этих красивых, светловолосых девочек, в это не сильно верилось.
Но это было абсолютной, без прикрас правдой. За похожими на ангелов воительницами тянулась дурная слава неуравновешенных и злобных фурий, пускающих в ход оружие по любому поводу.
Несколько офицеров военной полиции напряженно следили за тем, чтобы все прошло без эксцессов.
Ирина выделялась из толпы. Ее откровенный наряд, цокающие шпильки, красивое тело, медный загар и рыжие волосы обращали на себя внимание. Спутница Максима выглядела штучкой со страниц цареградского журнала мод, неизвестно каким ветром занесенной в запретную зону холодного континента.
Появление гостьи с Гелиоса вызвало неявный, но хорошо заметный для опытного глаза психиатра переполох. Публика бросила свои дела и переключила внимание на Ирину.
Дамы исподволь бросали на нее оценивающие взгляды, амазонки недоброжелательно щурились, мужчины откровенно глазели на нарушительницу местного стандарта. Не реагировали только „шлемоголовые“, которые по-сути давно не были людьми.
Обычно ученые дамы одевались в серые и черные цвета, носили длинные юбки или свободные брюки. На ноги они надевали тяжелую обувь вроде туристических ботинок, а верхняя часть костюма, как правило, состояла из наглухо застегнутого френча или толстого свитера под горло с жилетом обычной траурной расцветки.
Кое у кого на плечи были накинуты темные платки или пончо. Волосы старательно красились в черный цвет и распускались по плечам или прятались под бандану, чтобы не дай Бог вызвать ассоциации и с конским хвостом девушки — воина. На нос цеплялись притемненные очки, если там раньше не оказывалась компьютерная гарнитура.
Рядиться в императорскую амазонку имело смысл где-нибудь далеко: на Тау, Кассии, Алой. Но делать это, имея батальон оригиналов под боком — было просто смешным.
Но столь острую, хоть и скрытую реакцию на Ирину вызвало не это. Просто здесь давно никто не старался привлечь к себе внимания, не заявлял, столь наивно и безыскусно, что нуждается в одобрении и поддержке себе подобных.
Максим также догадывался, что кое-кто совершал туже ошибку, что и его начальник, принимая Ирину за сексдроида, которого хозяин из-за избытка дурного, низкопробного остроумия привел на мероприятие и выдает за человека.
Историк увидел, как его приятель Миша, стараясь, чтобы никто этого не заметил, деликатно проверил на своем браслете, не отзовется ли встраиваемый в каждого робота маячок в спутнице Максима.
— Макс, а что, кто-то умер? — несколько растеряно поинтересовалась Ирина.
— С чего ты взяла? — удивился историк.
— Почему все в трауре?
— Так принято, — пожав плечами, ответил Максим.
— И ты мне ничего не сказал?! — с негодованием воскликнула она. — Я же выгляжу как белая ворона.
— Ты все равно бы мне не поверила, — ответил Максим. — А потом, — посмотри. Ты произвела фурор. Теперь много дней будут разговоры про медноволосую богиню.
— Да, — сказала она, — я и представить себе не могла, что в центре Обитаемого Пространства, самом ядре цивилизации народ одевается как в забитой деревне.
— Не путай Царьград и Владимир, — ответил Максим. — И потом. Все эти цветущие девочки и мальчики — в большинстве своем — неимоверно старые существа. За их долгую жизнь было много всего: людей, событий, мыслей.
— Иными словами, этим их не проймешь. Ты это ведь хотел сказать? — спросила Ирина.
— И это. А больше то, что тут люди мало нуждаются друг в друге.
— Как же вы можете так жить, — с досадой произнесла она. — А впрочем, наверное, как везде. Просто у нас в провинции это не так заметно. Скажи, что заставило этих моральных развалин принести свои задницы сюда?
— А разве я не сказал? — удивился Максим.
— Нет.
— И ты поехала неизвестно куда, неизвестно зачем? — поразился он.
— Ты мой мужчина. Куда ты, туда и я, — ответила Ирина.
Максим оторопело посмотрел на нее, пытаясь понять, правду говорит она или издевается. Ирина глядела на него с мягкой чувственной улыбкой, словно предлагая себя всю своему господину и повелителю.
На какое-то мгновение для Максима все воронье сборище пропало, растворилось в улыбке Ирины. Он ошалело потряс головой, стряхивая с себя наваждение.
— Тут показывают древние фильмы, ну плоские движущиеся картинки доисторических времен. Мероприятие закрытое, только для своих. Собирается институтская элита, рободелы, строители. Бывают ностальгирующие личности из цареградского дворца. Иногда просмотры изволит посещать сам джихан.
— Ты часто здесь бываешь? — с уважением поинтересовалась Ирина.
— По правде говоря — в первый раз, — пряча смущение за усмешкой, ответил Максим.
— Все когда-нибудь бывает в первый раз, — не стала иронизировать по этому поводу Ирина. — Главное, чтобы не в последний. На этих показах только смотрят?
„Атавизмы, атавизмы“, — подумал Максим, чувствуя, как ему приятно исходящее от женщины восхищение.
— Обычно тут решаются все серьезные вопросы. Теоретически можно улучшить карьерное положение.
— Максим, это же здорово. Постарайся использовать эту возможность.
„На кой мне это нужно“, — подумал Максим.
— Хорошо, — сказал он, с улыбкой. — Пошли, уже можно.
Максим с Ириной уселись под балконом левой стороны, подальше от экрана в темном уголке.
Очень скоро тягомотина с посадкой закончилась, и в зале погас свет.
Максим, по долгу службы, изучил немало обработанных при помощи современных технологий исторических материалов, но настоящий фильм, причем так, как его могли видеть далекие, доисторические предки смотрел впервые.
С самого первого кадра стало ясно, что видеоряд состоит из множества неподвижных картинок. Хотя частота смены изображений была оптимизирована под современную, глаз историка отмечал заметное подергивание экрана.
К этому добавлялась недостаточная резкость изображения и слабая цветовая насыщенность — следствие старинной технологии образования цвета.
Максим, конечно, был морально готов к убожеству. Он много знал про те времена. Но эти бледные тени на экране, заставили историка снова задуматься, каково было этим людям жить, если сидение в холодном и душном зале на неудобных креслах, было одним из лучших развлечений.
Ирина, несколько напряженная сначала, наоборот, с удовольствием растворилась в том, что было неправдой вдвойне. Бывшую любовницу Толика захватила не слишком реальная история о несуществовавшей девушке, приглаженная режиссерами и сценаристами до состояния розовой водички, предназначенной для выжимания слез из сентиментальных неврастеничек.
Как психолог, Максим понимал, зачем Князь князей собирает людей в строящемся по его прихоти городе — фантасмагории, городе-призраке.
Максим догадывался о чувствах, которые мог переживать император: от легкой ностальгии по давно прошедшим временам, до желания убедиться в правильности курса, которым он, цареградский владыка, вел 63 миллиона своих подданных.
Историку вдруг подумалось, что Даниил Концепольский, чем-то похож на одного из героев этого фильма. Он высмеивал и отрицал ценности ближних своих, но в глубине души завидовал тем, кто по разным причинам утверждал то, чему их научили родители.
„Выдохся наш император“, — вдруг подумалось Максиму. — „Устал рубить топором великого мастера. В конце — концов, нет ничего вечного“.
Экранная героиня вовсю праздновала свою любовь к напичканному предрассудками остолопу, который разрывался между спокойной, удобной и скучной теткой и пышущей страстями молодой девчонкой, по понятиям тем времен совсем лишенной моральных запретов.
Ирина, не отрываясь, глядела в экран. На ее глазах блестели слезы. Она совсем забыла про своего спутника, забыла про необходимость играть в любовь.
Когда пресный блондинчик в очередной раз отказал огненной чертовке, Ирина, издавая какие-то невнятные звуки, поднялась со своего места.
„Ира, ты куда?“ — успел только спросить Максим. Она сдавленным голосом пробулькала, чтобы он за ней не ходил, и выскочила из зала.
Глубоко внутри что-то подталкивало Максима встать и идти следом, но весь опыт практикующего психиатра противился этому. Сделать так означало показать слабину, поддаться на провокацию, уступить самодеятельной актерке, разыгрывающую как пьесу свою жизнь.
Историк посидел немного, разглядывая темный зал, освещенный лишь дергающимся изображением на экране. Кое-где торчали редкие головы зрителей. Большинство из них продолжало заниматься своими делами.
Время шло, Ирина не возвращалась. Прошло примерно полчаса, действие перенеслось из мирной довоенной идиллии в страшную реальность военного времени. Величко стало совсем неинтересно. В ВИИРе ему приходилось попадать на воспоминания из того периода, оттого пародия стала раздражать.
Максим подумал, что надо идти искать Ирину. Все равно удовольствия от просмотра не было никакого, а дав выплакать ей в одиночестве самую острую, горькую обиду на жизнь можно успеть к фазе, когда напряжение спадет, и сочувствие будет принято с благодарностью.
Зачем ему это нужно Максим анализировать не стал, отметив для себя, что может быть она покажет по этому поводу какой-нибудь особенный номер в постели.
Однако фойе и галерея второго этажа были пусты. Максим проверил туалеты, но никого, кроме парочки, занятой любовью в кабинке сортира, не обнаружил.
Историку стало действительно страшно — неужели эта дура в расстроенных чувствах выбежала на улицу без одежды. Несмотря на закаленность, южанка там долго не протянет.
С чувством близким к легкой панике, Максим пару раз обошел здание, дергая все двери подряд.
На втором этаже он обнаружил незаметный проход на галерею. Сделана галерея была из идеально прозрачного, практически невидимого материала и явно не принадлежала к доисторической эпохе. Слабое свечение пола указывало путь. Поверхность имела наклон, идти приходилось в горку. Историк по инерции сделал пару шагов, остановился и задумался, куда он попадет.
Максиму вспомнилось, как на мгновение погасли огни кинотеатра, когда его глайдер прошел со стороны бывшего Трубниковского переулка.
Судя по всему, там располагался прикрытый маскировочным полем модуль, — огромный неуклюжий аппарат, способный взлетать и садиться на поверхности небесных тел.
Такие модули в основном использовались в качестве опорных баз, командных комплексов и исследовательских центров.
На Земле, тем более в запретной зоне, он мог принадлежать только одной из служб Князя князей. Возможно, это был опорный пункт „шлемоголовых“ или хуже того — амазонок.
Сталкиваться с этими усердно лижущими зад своему хозяину суками, тем более находящимися при исполнении служебных обязанностей было просто неприятно.
Нет, они не грубили, не хамили, но от них исходило нечто первобытное, нечто среднее между раздражением, озабоченностью, даже страхом. В сочетании с тем, что большинству людей до джихана цареградского не было никакого дела, эта служебная паранойя вызывала желание избегать связанных с высшей властью мест, где все так непросто.
Делать было нечего, и Максим двинулся над домами, используя в качестве опоры лишь слабо светящуюся туманную дорожку. Ему очень хотелось, чтобы двери с той стороны были заперты. Тогда ему не придется искать ненормальную подругу там, где ему меньше всего хотелось быть.
Проход оканчивался ничем, путь просто обрывался в воздухе. Историк, однако, знал, что это совсем не так, но инстинкты все равно вопили об опасности.
На всякий случай, Максим оперся о невидимые стены и высунул голову за край. После мгновенного всплеска черноты перед глазами от пересечения границы маскировочного поля, историку открылся довольно большой, темный зал. Пол тут тоже был прозрачным, оттого казалось будто столы, стулья и барная стойка зависли в воздухе над холодными сугробами.
За столами сидели люди, нисколько не обращая внимания на то, что парят на высоте — к прозрачным полам и стенам давно привыкли. На столах горели плоские свечки, плавая в керамических плошках с водой. Материал, из которого был сделан корпус и сам горючий состав, были прозрачными, отчего казалась, что огонек горит прямо на поверхности воды, бросая причудливые блики в пространство вокруг.
Максим почувствовал облегчение. Никаких казарм, никаких командных пунктов. Просто небольшой, уютный ресторанчик, где гости, которым надоело сидеть в холодном зале, могли погреться, перекусить и обсудить впечатления.
Историк сделал пару шагов. Обнаружилась любопытная деталь, — в стены были вмонтированы проекторы, которые, если не очень приглядываться, создавали иллюзию окон, за которыми горит ночными огнями большой город.
Максим узнал кадры из мнемозаписи, сделанной им сегодня. Кто-то из декораторов оперативно воспользовался полученными данными.
Точка обзора была несколько изменена, согласно высоте расположения зала. За спиной Максима полыхал Новый Арбат, виднелась автомобильная река из белых, красных и желтых огней на Садовом. Перспективу слева загораживали громады домов со звездной россыпью окон.
Пространство вне экранов, без прикрас, показывало то, что было на самом деле: снег, пустоту, темноту ночи. Историку стало немного не по себе от сюрреализма картины, сочетания того, что было и как это все выглядит теперь.
— Максим Величко? — поинтересовалась неизвестно откуда возникшая девушка.
— Это я, — ответил историк. — Чем могу быть полезен?
— Если вы разыскиваете Ирину, то она за 4 столиком, беседует с Даниилом Андреевичем. Однако император особо просил, чтобы его не беспокоили во время этого, крайне важного разговора.
— Я по мере возможности постараюсь удовлетворить его пожелание, — ответил Максим.
Его глаза нашли этот столик. Ирина сидела к нему спиной. Судя по напряженности ее спины, и жестикуляции разговор был нервным и злым. Историк вдруг испугался. В голове возникла картина того, как она хватает со стола стакан с водой и выплескивает его в лицо владыки Обитаемого Пространства.
— Император просил передать, что последствия могут быть самыми печальными.
— Знаете что, милая барышня, — сказал Максим, решительно отодвигая девушку, — Ирина моя пациентка, и я не позволю, чтобы она нарушала предписанный режим.
— Стойте, — испуганно вскрикнула девушка, пытаясь его остановить.
Историк вежливо, но решительно стряхнул руки девчонки и сделал шаг, направляясь к столику.
— Ну, ведь вам же человеческим языком говорят — „нельзя“, — закричала девушка, решительно хватая Максима за свитер.
На шум обернулись все, даже Ирина, хоть она практически не контролировала себя.
Максим, совершенно не задумываясь, что ему за это будет, показал пальцем на ее спутника, потом поднял растопыренную ладонь к голове, изображая корону.
Ирина замерла от ужаса. Она все поняла.
Джихан призывно помахал рукой.
Максим подошел. Служащая семенила сзади, и от нее тянуло запредельным, невыносимым страхом.
Историк впервые видел своего владыку так близко. Повелитель Обитаемого Пространства, на своих официальных изображениях выглядел как представительный, подавляющий своей харизмой мужчина. Но в жизни, глядя на свежую, гладкую кожу и рассеянную улыбку на лице, трудно было вообразить, что он и есть тот самый, наводящий страх джихангир.
— Я говорила, я предупреждала, — стала оправдываться служащая.
— Хорошо…
— Я правда предупреждала, — со слезами на глазах повторила девушка.
— Прекратите… Можно подумать, что вас за это расстреляют. Ей Богу перед гостями неудобно. Вы свободны, Мария, — немного раздраженно оборвал ее император. И, обращаясь к историку, предложил, — Садитесь, Максим, составьте нам компанию.
— Спасибо, — ответил тот.
— Выпьете что-нибудь? — поинтересовался джихан.
— Спасибо, нет. Не могу. За рулем…
— Тогда сок, — посоветовал император.
— После холодильника внизу, я бы с удовольствием выпил чаю с лимоном, — после секундного раздумья ответил Максим.
— Вот и славно. Разрешите вам предложить настоящий, высокогорный, — сказал император. — Мария, вы слышали?
— Да, Ваше Величество.
Девушка ушла.
— Что вас так удивило? — спросил император. И сам же ответил. — Общение без чинов — только для моих гостей, тех, кого я приглашаю. Не все, к сожалению, понимают, что это всего лишь форма общения…
— Ирина Евгеньевна, ты это… Потом острить будешь, — довольно грубо посоветовал ей джихан.
— Нет, меня удивило другое, — сказал Максим. — Не думал, что вы знаете обо мне.
— Кто не знает хозяина бессмертной кошки? — усмехнулся Даниил. — Рапорты присылали каждый день много лет подряд, пока на самом высоком уровне не было решено, что в этом нет ничего страшного.
— Не думал, что это подлежит контролю со стороны власти. Маленькое, личное, почти интимное дело.
— Люди всегда считают, что про них знают только то, что они показывают наружу, — с улыбкой ответил император. — Вот, например, сейчас вы лихорадочно пытаетесь сообразить, как заставить этого цареградского дядьку рассказать о том, что Ирина успела наговорить.
— Ну, да, меня это интересует.
— А напрямую спросить неудобно…
— Совершенно верно.
— И вы пытаетесь обойти это, в надежде, что потенциально оскорбительные моменты я забуду или сочту извинительными?
— Речь идет о другом человеке. По поводу своей персоны я бы не стал миндальничать.
— А вы думаете, что если бы меня что-то не устраивало, ваша подружка бы сидела тут, празднуя собственную значимость?
— Я не знаю, — ответил Максим. — Никогда раньше не общался с власть имущими.
— Честный ответ. Это хорошо. Я думаю, Ирина после сама расскажет. Меня всегда удивляло, отчего так не любят и боятся того, кто все это организовал: достойную, долгую жизнь, непрерывность существования, возможность развития…
— Люди стремятся считать, что сами всего добились, — ответил Максим.
Повисла долгая, неловкая пауза, в течение которой император отчаянно боролся с чем-то внутри себя. Что это было гнев или веселье стало ясно, когда джихан разразился смехом. Он смеялся долго, до слез.
— Вот что значит профессиональный психолог, — наконец, произнес он. — В самую точку. Максим, бросайте вы свой ВИИР и перебирайтесь ближе к морю.
— Спасибо, я подумаю, — ответил историк.
— Скромность украшает, когда нет других достоинств, — с улыбкой произнес император. — Были психиатром, были историком, самое время стать царедворцем. Мне нужны при дворе энергичные молодые люди правильного направления, ученые, аналитики. А то ведь, знаете ли, вокруг вьются все больше рубаки и интриганы.
— В любом случае, на ближайшие 2–3 года я занят. А там видно будет, — дипломатично ответил Максим.
— Ну да, конечно. Через 2 года мы вернемся к этому разговору, — согласился император и тут же, не давая опомниться, спросил: — А каким вы видите будущее своей спутницы?
— В смысле? — сделал вид, что не понял историк.
— Все просто, — конечно, пристально глядя Максиму куда-то чуть выше глаз, в середину лба, — сказал джихан. — Имейте только в виду, что есть люди, которых переделать невозможно. Грубые энергии могут послужить хорошим ускорителем, но это лишь для тех, кто умеет стоять на гребне волны. Но меня больше интересовала, — профессиональная деятельность госпожи Кузнецовой в ее прошлых жизнях.
— Даниил Андреевич, об этом лучше спросить у нее самой.
— Тоже верно, — согласился джихан. — Однако, если задуматься, как много невостребованных знаний подспудно живет в человеке и как неожиданно они могут пригодиться…
— Вы говорите о том, что случится, если память прежних воплощений сделать устойчиво доступной для теперешней личности?
— Совершенно верно.
— В общем и целом подобная регрессия ведет к тяжелым невротическим конфликтам личностей, откровенной шизофрении и даже случаям одержимости. В работе сканер-оператора это тяжелейший брак, сравнимый только со смертельной ошибкой хирурга, — пояснил Максим.
— Страшнее синдрома ненужности? — просто спросил император, посмотрев на желтый огонек на сигнальном браслете Ирины. — А впрочем, давайте переменим тему. Как вы думаете, зачем все это?
— Что? — мягко поинтересовался Максим.
— Не притворяйтесь, что вы не поняли, юноша, — строго сказал император. — Разумеется реконструкция.
— Я не задумывался, — ушел от ответа историк.
— Да Бог с вами, — усмехнулся император. — Все говорят об этом. Бытует мнение, что Данька на старости лет сошел с ума. Есть такое?
— Да, — согласился Максим.
— А что вы сами думаете?
— Я работаю в ВИИРе.
— Отлично, — император улыбнулся, оценив емкость короткой фразы. — А не приходилось вам слышать об огромных затратах на постройку практически бесполезного города?
— Слышал и такое.
— Что вы об этом думаете?
— Что кому-то выгодно, чтобы считалось, будто нами руководит ностальгирующий маразматик.
— А кому выгодно, чтобы считалось, будто нами руководит ностальгирующий маразматик? — поинтересовался император, практически слово в слово, повторив ответ Максима.
— Тому, кто хочет прикинуться ностальгирующим маразматиком.
Джихан удивленно встряхнул головой.
— А что же скрывает этот самый деятель под вывеской маразматических затей? — серьезно поинтересовался Концепольский.
— Все, что угодно, — в раздумье ответил Максим. — Проработку изменений в геноме человека, проверку технологий управления личностью через психосемантику и волновую психотехнику, разработку методов радикальной психокоррекции и сшивки личностей из разных кусков памяти, собственных или наведенных.
— Да, — сказал император, вставая. — Фантазия у вас могучая. Попридержите ее. Годика через 2 ей найдется достойное применение. Рад был познакомиться.
Он протянул руку, и историк спешно пожал ее.
— Это большая честь для меня, Ваше Величество, — сказал Максим.
— Я была очень рада познакомиться, — встряла Ирина.
— Ну, разумеется, — ответил джихан. — И я. Приезжайте запросто, будем пить и предаваться печали о том, что прошло, но скоро вновь выйдет из бездны времени. Вы единственная, кто любит этот город, также как и я.
Император удалился. Следом, из-за соседнего столика, встала девица явно секретарской внешности: убранные под бандану волосы, темная, закрывающая тело одежда, черные очки на носу.
Она на мгновение приблизилась к Ирине, что-то прошептала ей и, не спеша, направилась вслед за хозяином Обитаемого Пространства.
Подопечная Максима замерла, пытаясь вытолкнуть застрявшие в глотке слова, растеряно хлопая глазами. Так она стояла довольно долго.
— Что она тебе сказала? — поинтересовался Максим.
— Ерунда, — ответила Ирина, наконец, выйдя из ступора. — У тебя дома есть это кино?
— Дома — нет. На работе можно заказать.
— Поехали тогда отсюда, — предложила она.
— Поехали, — согласился Максим.
Помойная подруга Толика резво засеменила к выходу нервной, раздраженной и одновременно испуганной походкой, потеряв всю стать величавой богини»…
Конечников остановился в недоумении. Тот, кого изображали кровавым тираном, был совершенно нормальным, вменяемым человеком. Федор вспомнил, как пыжились, изображая величие его командиры, делая тайну из элементарных, всем давно известных вещей. Он вдруг понял, что жить в этом мире было его судьбой, что именно он должен был спокойно и неторопливо прохаживаться по холлу бутафорского кинотеатра в фантасмагорическом, призрачном городе. Именно он должен был читать мантру и улыбаться пролетающим мимо десятилетиям, оставаясь молодым и сильным впитывать мудрость эпохи спокойного и чистого разума. «Что сделано, то сделано», — со вздохом решил Конечников, возвращаясь к чтению.
… «Ирина успокоилась только тогда, когда „Корсар“ поднялся на 200 метров над Мертвым Городом.
На ней это сказалось весьма странным образом. Она сложила пальцы в бессмертный, известный с доисторических времен жест и визгливо крикнула, обращаясь к кому-то внизу:
— А вот это видела, сука? Пугало черное!
— Что случилось? — обеспокоено поинтересовался Максим.
— Ты знаешь, что она мне сказала? — гневно спросила историка женщина.
— Откуда?
— Эта тварь сказала: — „Приезжайте, мои амазонки будут вам рады“.
— Прямо так? — поразился Максим. — Похоже, это была сама…
— Ну, я это и без тебя поняла, — зло ответила Ирина.
Некоторое время они летели молча.
— Милый, о чем это вы с джиханом говорили? — заглядывая историку в глаза, спросила Ирина.
— Вместе вроде были, — ответил Максим. — За одним столом сидели.
— Максик… Максимушка, — просительно произнесла она, ластясь к нему, как большая кошка. — Ты такой умный, а я дурочка.
— Высказал пару догадок, что может стоять за его любовью к древности. Создание гибридных личностей, управление волей и разумом людей. Хорошо, что он нормально это воспринял.
— Всех в бараний рог согнул, казнит и милует будто он живой бог. — зло сказала Ирина. — Но и этого ему мало… Плевать на всю ту ерунду, о которой вы говорили, но вот за то, что он навешал на орбите генераторы стерилизующего излучения — не прощу. Оттого для рождения ребенка нужно пройти семьдесят шесть комиссий и только 5 женщин из ста получают свое законное право — быть матерью.
— На мой взгляд, он имеет на то основания, — пожав плечами, ответил историк.
— Ты про вампиров вспомнил? Монумент Славы в Киржаче, колыбели цивилизации? — презрительно заметила Ирина. — Сказки это… Не было ничего.
— Было… Был Киржач на самом деле. Что бы тогда с нами было, если бы джихан не отстрелялся тогда от мутантов? — ответил Максим.
— Но если и так, то не слишком ли высока цена — полная власть для мизантропствующего психопата за 3 недели пострелюшек в незапамятной древности? — негодующе сказала Ирина. — И как закономерный итог „праведного курса“ — 10 миллионов жителей на всю центральную планету. На целую планету, по прошествии почти трех тысяч лет!
— А что надо чтобы снова люди расплодились и снова начался Большой Голод?
— А был ли Большой Голод? — поинтересовалась Ирина, успокаиваясь. — Церковники в каждой проповеди поминают его. Но мне кажется, что это или сказка или преувеличение, аналог упраздненного ада и вечных мук.
— О, если бы, — нервно усмехнулся Величко. — Ты бы видела, сколько костей лежит в туннелях метрополитена и под развалинами.
— Но ведь правда этому есть какое-то объяснение, кроме Божьей воли.
— Да, конечно. Несмотря на то, что есть непосредственные свидетели, мы до сих пор не знаем, как все случилось. А экспериментировать… Ну, ты сама понимаешь.
— Да уж… — зябко повела плечами Ирина.
— Катастрофы случались и раньше, — продолжил Максим. — У древних народов погибшей доисторической цивилизации, оставались смутные предания о высокоразвитых предках, бороздивших небо на летательных аппаратах и достававших до Луны при помощи бесконечно удлиняющейся лестницы. Чтобы там не было, — кометы, смещение полюсов, чудовищные извержения, войны с использованием высокомощного оружия, эпидемии, — жизнь на Земле много раз обновлялась.
— А как это все случилось в этот раз? — с обожанием глядя на него своими зелеными глазами, спросила Ирина.
— На этот раз все было без всякой помпы. Для того, чтобы жизнь могла существовать на поверхности нужен не только свет и вода. Все гораздо серьезнее.
Говорят, что ни одно живое существо не может выжить в своих отходах. А самыми страшными, как оказалось, для Земли были не отравляющие вещества, не промышленные выбросы, не радиация. Самыми непереносимым грузом для Земли оказались мысли и эмоции живущих на ней людей.
— Да, я слышала про это, — скучнея, ответила Ирина. — Этой тягомотиной нас пичкают все религиозные каналы. Но ведь это чушь, полная чушь. Земля — это просто невообразимо большой кусок дерьма, летящий в пространстве. Как на нее могут влиять мысли ничтожно мелких тварей?
Максим некоторое время молчал, подбирая подходящий пример.
— У тебя бывало, что ты опаздываешь, торопишься, нервничаешь, а техника как назло начинает барахлить. То вызов срывается, то компьютер виснет, то лодья никак не встает в рабочий режим?
— Сколько угодно раз, милый. Это у меня пожизненное.
— Так вот, с Землей случилось то же самое.
— Да брось, она ведь большая.
— Как оказалось не настолько.
Ирина отвернулась и с неудовольствием стала глядеть в темноту за окном.
— Ты смотришь и думаешь, что назначение этого „куска дерьма“, безропотно носить людей на себе, растить им пропитание, держать их дома, прятать в себе мертвые тела?
— Ладно, я все равно ничего в этом не понимаю, — с досадой ответила Ирина.
— Давай по-другому, — предложил Максим. — Вот представь жил доисторический человек, страдал, мучился, болел, потом помер. Закопали его в землю. А куда делись все эти эмоции, мысли, боль, страх? А в те времена секунду умирали 2–3 человека, оставляя всю грязь на Земле. Есть у нее, у земли — матушки есть свойство — обезвреживать отходы. Гниющие тела становятся травой и деревьями, энергия успокаивается, становится нейтральной, годной для нового цикла. Что будет, если в раковину наливать больше воды, чем сливается? Представь, — слив засорился?
Максим сильно упрощал, но это было необходимо, чтобы его поняла Ирина.
— И ты хочешь сказать, — размышляя, произнесла она, — случился засор, и дерьмо поперло наружу?
— И испортило всю систему тонких связей. Мертвая информация задушила живых. Это называлось синдромом Х.
Выработка тонкой энергии на поверхности была остановлена. Растения и животные погрузились в спячку, которая продлилась три года. Те, кто выжили, навсегда запомнили этот страшный урок.
— Но 63 миллиона на всю Галактику… — с негодованием воскликнула Ирина.
— А зачем больше? — поинтересовался Максим. — Пролетев Галактику вдоль и поперек, я понял, что наиболее комфортно живется в мирах, где население не больше 3–5 тысяч человек. Тишь, гладь, Божья благодать.
— Ладно, деревянный мальчик, — с досадой произнесла Ирина, поняв, что может вдрызг разругаться с мужчиной. — Скажи, что эта курица кудахтала? Про то, что она там сказала, когда ты вошел…
— Она передала, что император просил не мешать.
— И ты не послушался? — с неподдельным ужасом и восторгом произнесла она.
— А что мне оставалось делать, если у меня баба — дура…
— Ах ты гад… — произнесла Ирина, впиваясь ему в губы своими пухлыми чувственными губами.
У них был долгий и совершенно чумовой секс в кружащем над лесом глайдере. Примерно через час, историк собрался с духом и посадил „Корсар“.
Максим и Ирина продолжили заниматься любовью в доме, прикипая друг к другу в совершенно невозможных, запредельных ощущениях.
Потом, во втором часу ночи, обуреваемый чувством вины перед заждавшейся хозяина кошкой, историк поволок сонную Мару в комнату для медитаций, испытывая облегчение оттого, что завтра пятница, выходной день.
Максим очень хотел спать. Сознание временами отключалось, однако, губы сами произносили затверженные тысячами повторений, известные каждому человеку с детства слова…»
Ниже следовало четверостишие из совершенно непроизносимых звуков. Федор по инерции пробежал взглядом несколько строк после мантры.
«…Вдруг в один из моментов просветления, когда увлекаемое вселенскими вибрациями сознание снова вернулось к Максиму, он обнаружил на коленях рядом с мурлыкающей кошкой голову Ирины. Она безмятежно спала, поджав под себя ноги и по-детски подложив под голову ладони. На сигнальном браслете горел чистый зеленый огонек…»
У Конечникова вдруг что-то с силой развернулось в голове. «Есть» — пронеслось в сознании. «Я не умру, теперь я никогда не умру», — колотилась в сердце, стучала в виски сумасшедшая радость освобождения от главной кары человеческого рода — краткости жизни.
Чувство было удивительным — никуда не нужно было больше торопиться. Вдруг потеряли силу все расставленные людьми на пути к смерти указатели.
То привычное, которым простые люди руководствовались на своем жизненном пути: детство, взросление, экзамены, испытания, любовь, свадьбы, рождения детей, обретение дома, первые седые волосы, служебный рост или трудное постепенное накопление богатства, старческая немощь, распад тела и разума, медленное угасание, — это было теперь не для него, потеряв всякий смысл.
Жизнь капитана ВКС Федора Андреевича Конечникова простиралась теперь без конца и края в грядущие века. Времена, которые волновали его лишь абстрактно, стали близкими, достижимыми, осязаемыми.
Все это было чудесным образом заключено в 12 труднопроизносимых словах. К радости примешивался холодок неизвестности. Но недаром у него было это желание — взглянуть на обратную сторону звезд. И как когда-то в звездный океан, Федор решительно направил свой путь в океан времени.
Подводя черту под своими сомнениями, он аккуратно, сильно надавливая на карандаш, переписал мантру из книги в блокнот, вырвал листок и спрятал его между корочкой и пластиковой обложкой удостоверения личности.