"Архвы Дерини" - читать интересную книгу автора (Куртц Кэтрин)

Песнь Целителя

1 августа 914 г.

«Песнь Целителя» — это не рассказ, а, скорее, просто подробное изложение небольшого эпизода из жизни нескольких персонажей книг о Камбере. Целитель, разумеется, Райс; а песня его — это Adsum Domine, гимн Целителей из ордена святого Гавриила, основанный на постулатах этического кодекса Целителей. Камбер слышал часть этого гимна, когда, будучи Элистером Келленом, посетил вместе с Райсом аббатство св. Неота, в книге «Камбер-еретик», но случилось это через несколько лет после того, как он услышал его целиком в рассказе «Песнь Целителя». Здесь гимн Adsum Domine звучит во время магического посвящения в Целители новорожденного сына Райса и Ивейн, Тиега Джорема Турина.

Целительское обучение отличается от всех прочих видов обучения, и в ученики принимают лишь тех редких счастливчиков Дерини, у кого обнаруживается этот весьма специфический дар. К призванию Целителя Дерини относятся с таким же уважением, как к призванию священника, и считают его дающимся от Бога. И потому неудивительно, что Целители обучаются, в основном, при духовных орденах, таких, как орден святого Гавриила.

Но, кроме этой школы в аббатстве св. Неота, где учился Райс, есть и другие: гораздо более светская и практическая школа варнаритов в Грекоте, которую посещал Тавис О'Нилл (впоследствии Целитель принца Джавана), и еще одна школа Целителей, даже более элитарная, чем в аббатстве св. Неота, и, по-видимому, тоже с религиозной ориентацией, как при ордене святого Гавриила, где получил образование отец Эмрис. (Я лично подозреваю, что этот последний имел какое-то отношение к тому таинственному черно-белому кубическому алтарю, который нашли под Грекотой Камбер и Джорем.) Когда в последующих книгах Морган и Дункан начнут изучать внезапно открывшийся у них целительский потенциал, мы, конечно, узнаем о Целителях и об их обучении несколько больше. (То, что Джебедия использует несколько другую словесную формулу для обращения к Сторонам Света, наводит на мысль о том, что не только у Целителей Дерини существуют разные традиции обучения.)

Рассказ «Песнь Целителя» дает нам, помимо понимания этики Целителей, еще и некоторое, не менее важное, представление о существовании несколько иного вида ритуалов, чем те, которые обычно используют Дерини — это скорее религиозные обряды, нежели традиционные магические действия, весьма отличающиеся от ритуалов передачи силы у принцев династии Халдейнов и от выстраивания различных магических защит, и от всего остального. Они не совсем христианские, хотя христианские священники — Джорем и Камбер-Элистер — ничего не имеют против, и Камбер даже совершает во время ритуала таинство крещения. Суть же в том, что этот обряд Дерини — весьма древний, старше, может быть, чем само христианство. И это говорит об определенной универсальности взглядов Дерини на мир — всепринятии в широком смысле, если хотите — а это что-то да значит для каждого человека, который когда-либо задумывался о своих взаимоотношениях с Созидающей Силой, сущность которой мы обычно называем Богом.

И, наконец, рассказ «Песнь Целителя» раскрывает для нас самые глубинные личные отношения Райса и Ивейн, не просто мужа и жены, но еще и магических партнеров, — и позволяет представить хотя бы отчасти богатство их физического, ментального и духовного взаимопроникновения. Каждому дано испытать подобную радость в отношениях с тем, кого он любит.


Третьи роды у Ивейн прошли гораздо легче, подумал Райс Турин, размешав поссет, заваренный на травах, и повернулся к своей жене, которая вместе с новорожденным сыном лежала в другом конце комнаты. Райс был Целителем, но как пройдут роды и он не мог знать, поскольку оба они с женой чуть ли не с момента зачатия чувствовали, что этот ребенок, в отличие от родившихся ранее сына и дочери, тоже будет Целителем. Во время беременности Ивейн часто ощущала в своем сознании пульсацию развивающегося дара ребенка. Порой ей даже нельзя было присутствовать, когда Райс занимался Исцелением. Боль пациентов тревожила плод и ее самое.

Но за пару недель до родов все затихло, и дару предназначено было дремать еще несколько лет. Ивейн посмотрела на мужа, который подошел к ней и наклонился над кроватью, протягивая чашу душистого вина, и улыбнулась. У груди ее покоилась рыжеватая головка сына, жадно, с причмокиваньем сосавшего молоко.

— Он уж точно твой сын, — тихо сказала Ивейн. Озорно стрельнув в Райса своими голубыми глазами, она взяла у него чашу и сделала глоток вина. — Если тебе мало, что у него дар Целителя — у него еще твои волосы, твой рот, твои руки...

Райс ответил ей такой же лукавой улыбкой, поняв и тот смысл, что был скрыт за ее словами, потом нагнулся и поцеловал вторую, невостребованную младенцем грудь, а далее внимание его привлекли губы, чуть влажные от вина. Обняв жену, он прильнул губами к ее рту, нежно, но настойчиво, объял ее и своим разумом, и обоих захлестнула теплая волна спокойной радости, слившегося воедино его и ее удовлетворения. Чутье Целителя отметило легкий трепет женского лона, сокращение мышц, которое следует за появлением на свет ребенка, и Райс осторожно прилег на кровать рядом с женой, мимолетно приласкав ребенка, положил руку ей на живот и откинулся на подушки.

«Теперь тебе надо отдыхать, любовь моя», — мысленно прошептал он.

Она довольно вздохнула и вскоре заснула в его объятиях.

Так они и лежали — Ивейн и ребенок спокойно спали в тепле его рук, а сам Райс предавался дремотному созерцанию, — когда послышался тихий стук в дверь. Он знал, кто должен прийти, и, получив утвердительный ответ на свой мысленный вопрос, так же мысленно сказал: «Добро пожаловать!»

Трое мужчин, которые, улыбаясь, появились вслед за тем в дверях, все принадлежали к полувоенному ордену святого Михаила — они были подпоясаны белыми рыцарскими кушаками и при мечах. Двое носили синие орденские мантии, а третий и самый старший из них облачен был в пурпурную мантию епископа. Райс тоже улыбнулся им и частью своего сознания Целителя быстро оградил мысленным щитом спящую Ивейн, дабы ее ничто не потревожило. Гости приблизились к кровати, Райс свободной рукой взял руку старшего и коснулся поцелуем аметистового перстня. Мысленно он воскликнул: «Камбер!», но вслух произнес другое имя — по привычке и потому, что дверь в это время закрывал слуга.

— Как поживаете, епископ Элистер? — спросил он, пожимая руки остальным гостям.

Камбер Мак-Рори, которого все знали теперь как епископа Элистера Келлена, смотрел в это время с нежностью на свою спящую дочь и внука, затем погладил пушистую головку новорожденного и отвернулся, чтобы присесть на табурет, поднесенный одним из сопровождающих.

— Весьма недурно для старика, — Камбер усмехнулся, ибо, хотя ему было шестьдесят восемь лет, он не чувствовал себя и не выглядел даже на шестьдесят, сколько было тому человеку, обличье которого он носил. И он знал, что Райс это знает. — Надеюсь, и мать, и дитя благополучны?

— Да, отдыхают, как видите. Джорем, Джебедия, а вы как?

Джорем, по виду явно брат спящей женщины, только на несколько лет старше, пригладил растрепавшиеся от ветра светлые волосы и улыбнулся.

— Не знаю, как Джеб, а я чувствую, что стал старше. Ведь я становлюсь дядей уже в пятый раз, как тебе известно.

Райс засмеялся.

— Отцом ты не стал, зато ты — святой отец, — шутливо сказал он. — Вам, священникам, не на что жаловаться. Джебедию тоже никто не заставлял выбрать холостяцкую жизнь рыцаря духовного ордена.

— Так я об этом и не жалею, — ухмыльнулся Джебедия, сложив на груди руки. — Всякое призвание чем-то да вознаграждается.

Все засмеялись, поскольку эти четыре человека обладали в королевстве Гвиннед, пожалуй, большей властью, чем кто бы то ни было, даже и сам король. Камбер, как Элистер Келлен, был канцлером Гвиннедским, а еще — епископом северной епархии Грекота, весьма значительной. Прежде он был главным викарием ордена святого Михаила. Джорем Мак-Рори, сын Камбера и рыцарь-священник этого ордена, исполнял обязанности доверенного секретаря и помощника канцлера-епископа — и имел куда большее влияние, нежели подразумевала эта должность. Граф Джебедия Алькарский, Великий Магистр могущественных рыцарей святого Михаила, был маршалом и командовал всей армией Гвиннеда. Райс же был официальным Целителем Короны Гвиннеда и отвечал за здоровье трех юных наследников престола и самого короля.

Но сегодня Райса не интересовала никакая светская или духовная власть, он думал только о Целительстве. Ибо его жена, дочь Камбера и сестра Джорема, произвела на свет будущего Целителя — настолько редкий случай среди представителей магической расы Дерини, к которым они все принадлежали, что при обнаружении у ребенка дара проводился специальный ритуал.

По этой-то причине и явились в Шиил, поместье Райса и Ивейн близ столицы, три эти очень занятых и влиятельных человека — их привело не только желание увидеть нового члена семьи Камбера и поздравить родителей. Ночью Райс собирался по всем правилам и в согласии с обычаями Дерини посвятить своего новорожденного сына в Целители. А при сем обряде должны были присутствовать близкие родителей и ребенка.

Ивейн проснулась через несколько часов после того, как стемнело, приняла поздравления отца, брата и друга, а затем все поужинали, и пока она кормила ребенка, мужчины занялись необходимыми приготовлениями. То была ночь Праздника Урожая, первая ночь августа, и Джебедия привез из аббатства святого Неота испеченный утром хлеб, дабы преломить его в честь праздника. Керамическое блюдо с этим хлебом поставили в центре покрытого белой скатертью стола посреди комнаты — то было самое лучшее подношение для предстоявшего посвящения, ибо в монастыре святого Неота учились многие из знаменитых Целителей. На стол был поставлен также кубок вина, не столь, правда, благородного происхождения, и чаши с водой, солью и елеем — во время церемонии дед собирался окрестить внука. Епископ возложил на плечи белую епитрахиль и подошел к мужчинам, вставшим в центре комнаты.

— Стены здесь защищены постоянными чарами, и круг нам выстраивать не обязательно, но я все-таки пройду его на всякий случай, — сказал Райс и, надев зеленый плащ Целителя, застегнул его у горла. — Джебедия, тебя я попрошу встать на восточной стороне. Отец, Джорем, вы, как всегда, — на южной и северной...

Все прошли на предложенные места, остановились в нескольких ярдах от стены и повернулись лицом внутрь круга, и свет свечей, стоявших на полу вдоль стен, озарил ореолом три внушительные, вселяющие доверие фигуры — две синих мантии, одна пурпурная. Ивейн же села на стул у западной стены, и с ребенком на руках, освещенная сзади свечой, казалась мадонной в золотом ореоле.

Успокоив предварительно разум, Райс двинулся, не торопясь, к Джебедии и, остановившись между ним и свечой, поднял обе руки на высоту груди и обратил их ладонями наружу. Застыл так на мгновение, пока энергия струилась меж его пальцев, сверкая и потрескивая, выстраиваясь в надежную защиту; затем прикрыл глаза и пошел вдоль стены, стараясь ее не касаться. Двое других мужчин склоняли голову, когда он проходил у них за спиной, видя внутренним взором невидимый поток энергии, остававшийся позади него и выглядевший для них как полоса зеленого огня.

Райс, завершив круг, вновь оказался за спиной Джебедии, медленно вытянул руки в другую сторону и, запрокинув голову, глубоко вдохнул энергию, вызванную им к жизни. Невидимый свет вспыхнул над головами присутствующих. Райс опустил руки и вернулся в круг, по пути дружески коснувшись плеча Джебедии. Пока он обходил комнату, Ивейн успела выйти в центр круга, и теперь она передала ему сына.

Распущенные волосы ее, схваченные вокруг лба тонким шнурком, падали на плечи сверкающим потоком расплавленного золота. И нервным трепетом отозвалось во всем существе Райса прикосновение ее рук, когда она передавала ему ребенка. Он вздрогнул, свободной рукой поймал ее руку и крепко прижал к своей груди; взгляды их встретились, и два разума слились в столь пылком порыве, что энергию их взаимодействия успели ощутить все, кто был в комнате, прежде чем Райс вспомнил, что они здесь не одни. Он уловил долетевший от Камбера снисходительный и веселый импульс и, несколько поумерив силу своих чувств, но ничуть не смущенный, поднес руку жены к губам.

«Боже, как я люблю тебя! — мысленно сказал он Ивейн, не боясь, что его услышат другие. — И благодарю за сына».

Она не ответила ему ни словом, ни мыслью. Только улыбнулась, потянулась к нему, не отнимая руки, и поцеловала в губы. Затем чуть отодвинулась и, обойдя его кругом, встала сзади, но связь между ними по-прежнему сохранялась, словно горящее в очаге ровное пламя. Все повернулись лицом на восток. И хотя жена больше не касалась его, Райс чувствовал, что руки ее обнимают его, охватывают словно крылья, согревая и защищая. Она начала произносить хорошо знакомые слова первого призыва, и голос ее зазвучал чуть ниже, чем обычно.

— Вне времени и вне пространства земного находимся мы. По завету предков сошлись мы и стали единым целым.

Райс благоговейно склонил голову и сосредоточился на безмолвии внутри себя, легко касаясь губами рыжеватого пушка на головке сына.

— Во имя Твоих Благословенных Апостолов Матфея, Марка, Луки и Иоанна; во имя Праведных Ангелов; во имя Сил Света и Тени просим мы, спаси и сохрани нас от всех опасностей, о Всевышний, — продолжала она. — Отныне, и присно, и во веки веков. Per omnia saecula saeculorum.

— Аминь, — дружно выдохнули все, осеняя себя крестом.

Райс поднял голову, когда Ивейн вышла из-за его спины, и, обменявшись улыбками, они вдвоем приблизились к Джебедии под внимательными взглядами остальных. Рыцарь слегка поклонился и, пропустив их справа от себя, повернулся лицом к чуть заметно мерцавшей защитным полем стене. Затем обратился к Райсу с вопросом:

— Вы не будете возражать, если я прочту свой призыв? Ему научил меня отец, и он немного отличается от традиционного.

— Почтем за честь, — ответил Райс за обоих с легким поклоном, ибо, даже не глядя на Ивейн, знал, что она согласна.

Джебедия улыбнулся, заложил руки за пояс, выпрямился и начал читать призыв, обращенный к стражу востока.

— Благословен будь, Святой Рафаил-Исцелитель, Господин Ветров и Бурь, Князь Воздуха, Охранитель Востока! Пред тобою предстают ныне слуги твои, Райс и Ивейн, дабы посвятить сына своего, рожденного Целителем!

Райс поднял сына, подержал мгновение над головою крошечный сверток, после чего все трое низко поклонились. И перед тем, как пойти далее, к южной стене, Ивейн тронула рыцаря за плечо кончиками пальцев.

— Благодарю, Джеб. Это было прекрасно.

Затем они подошли к Джорему, встретившему их довольной улыбкой.

— Я последую примеру Джебедии, если не возражаете, — сказал он. И, когда они встали справа от него, он обнажил меч, поцеловал рукоять в виде креста и поднял клинок, указуя на юг.

— Благословен будь, Святой Михаил-Защитник, кто победил Змия, Хранитель Врат Эдема, Князь Огня, Охранитель Юга! Пред тобою предстают ныне слуги твои, Райс и Ивейн, дабы посвятить сына своего, рожденного Целителем!

И опять Райс поднял на миг ребенка, все поклонились, и Джорем, опустив меч в знак окончания призыва, вложил его в ножны. Прежде чем отступить и дать им пройти, он поцеловал своего маленького племянника в лоб и благословил его. Ивейн нежно обняла его за талию, поцеловала в губы, и Райс ощущал эти объятия и поцелуй так, словно на месте Джорема был он сам. Затем они подошли к западной стене, где сидела прежде Ивейн. Она склонила голову, собираясь с мыслями, и приветственно вскинула руки.

— Благословен будь, Святой Гавриил, Вестник Небес, Князь Воды и Охранитель Запада, кто принес радостную весть Нашей Благословенной Госпоже! Пред тобою предстают ныне слуги твои, Райс и Ивейн, дабы посвятить сына своего, рожденного Целителем!

Райс поклонился, но дитя вверх не поднял.

— Ради матери этого ребенка вверяю я его также под защиту Госпожи Нашей, — сказал он мягко, глядя Ивейн в глаза. — Ибо Целительский дар — это дар милосердия и сострадания, а не только физического исцеления, и сердцу Царицы Небес любо и то, и другое.

Затем он в третий раз поднял сына, и, когда они поклонились, рука Ивейн коснулась крошечной ручки сына, и нежность ее слилась воедино с нежностью Райса. И наконец они подошли к Камберу.

Внешность его была иной, чем у отца Ивейн, ибо вот уже почти десять лет он носил чужое обличье ради спасения короля и королевства; и даже здесь, в этом священном круге, слишком опасно было скидывать его, покуда в том не было великой нужды. С годами они привыкли к этому, как к необходимой предосторожности. И по сравнению с другими жертвами эта была не так уж и велика.

Ведь любовь, которой светилось чужое лицо, которая согревала сердца этих троих людей, была подлинной. Да и внешность Элистера Келлена давно стала для них привычной. Элистер, чье тело лежало в тайном склепе глубоко под землей, был теперь частью Камбера.

— Благословен будь, Святой Уриил, Властитель Смерти, которая никого не минует, — негромко начал Камбер, с достоинством, которое даровал ему возраст, а может, и неоднократные встречи с Темным Ангелом, и отсутствие страха перед чем бы то ни было.

— О, ты, кто владеет тропами лесными и всей сушей земной, Князь Земли, Охранитель Севера! — рука Камбера легла на плечо Райса, и тот почувствовал, как заструилась через него витальная энергия, перетекая к Ивейн. — Пред тобой предстают ныне слуги твои, Райс и Ивейн, и мои дорогие дети... — Камбер перевел взгляд на личико ребенка, — дабы посвятить сына своего, рожденного Целителем!

Свет неизменной любви Камбера словно следовал за Райсом и Ивейн, когда те, поклонившись, вновь подошли к Джебедии, чтобы замкнуть круг. После чего все собрались в центре комнаты, и Камбер, чья белая епитрахиль так и светилась в магическом поле, приступил к таинству крещения.

Райс передал сына Джорему и отступил в сторону, предоставив свершение этого обряда святым отцам. Часть сознания его готовилась к дальнейшему — ибо суть этого ночного бдения была еще впереди — другая же часть с бесстрастным интересом следила за происходящим. Ивейн присела на стул, он опустил руки ей на плечи, но был сейчас слишком сосредоточен на своих мыслях, чтобы испытывать к ней физическое влечение. Откинув голову, Ивейн прислонилась к его груди, однако он знал, что она чувствует, как он постепенно отдаляется от нее в ту область, что доступна только Целителю. Тем временем ее отец помазал головку ребенка елеем, коснулся его язычка солью, спрыснул водой и нарек ему имя Тиег Джорем, «...in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, Amen».

Когда обряд подошел к концу, ребенка снова положили на руки Райсу, и все отступили на несколько шагов. Ивейн, доверчиво глядя на него, подалась в ожидании вперед.

Наступила тишина, особенно глубокая в этой защищенной со всех сторон комнате, и Райс прислонил голову к головке сына. Погрузившись в транс Целителя, он осторожно прикоснулся своим разумом к сознанию ребенка. Возникла хрупкая связь, и ребенок вздрогнул во сне, когда встретились и слились на мгновение в невообразимой гармонии воедино два целительских потенциала.

Мысли Райса перескочили через годы назад, вернулись к прекрасным дням его ученичества среди монахов ордена святого Гавриила, и как наяву он услышал снова «Credo» своих учителей-Целителей. Сам Райс, не имея сильного голоса, в церковном хоре не пел, но слова помнил до сих пор. Когда-нибудь маленький Тиег еще услышит этот гимн во всей его красоте и познает всю тяжесть священного бремени, предназначенного ему; но сегодня хватит и одного голоса Райса.

Он прижал сына к сердцу и запел, и его густой баритон постепенно начал обретать силу и звучность. «Adsum, Domine: Me gratiam corpora hominum sanare concessisti...»

Узри меня, Господи: По милости Твоей исцеляю я плоть человеков. Узри меня, Господи: С благословения Твоего прозреваю я души. Узри меня, Господи: Силою Твоею властен я над сердцами. Не оставь, Господи, меня, ниспошли силу и мудрость Лишь по зову Твоему служить Тебе дарами Твоими...

Это был старинный гимн Adsum Domine, включавший в себя сущность этических заповедей, которыми руководствовались все Целители, как миряне, так и священники, чуть ли не с тех самых пор, как Целители вообще появились среди Дерини. Друзья смотрели на Райса с удивлением, хотя, сознавал он, для них слова гимна, который он пел, не имели и малой доли той значимости, какой обладали они для Целителя — и так много теряли сейчас из-за того, что он пел один, без поддержки хора! Когда этот гимн пели Целители-монахи, гармония их голосов задевала самые потайные струны души всякого Целителя. И эти струны трепетали сейчас в памяти Райса, и прежняя эйфория охватила его, когда он допел вступительную часть и перешел к антифону. «Dominus lucis me dixit, Ессе...»

И сказал мне Господь Пресветлый: смотри, Я избрал тебя, чадо Мое, человекам в дар. Душу твою до того, как зачали тебя, прежде даже, чем солнце зажглось, Я отметил печатью Моей до скончанья времен. Ты — Моя Исцеляющая рука, Мощь Моя, коей Я возвращаю жизнь. Через Меня познаешь ты дух Исцеляющих сил, Темные тайны земли, лесов и долин. Через дары Мои познаешь ты любовь, Кою питаю к тебе: облегчай же боль И человека, и зверя. Огнем души Всякую порчу сжигай, страданье развеивай сном. И тайны Мои в сердце твоем храни, ибо они — святыня, доверенная тебе. Тайны же сердца другого не вызнавай, Если он сам для тебя не откроет души. Да будут руки твои чисты — исцеляй, Да будет чиста душа — прикоснись и даруй покой...

Все слушали Райса как завороженные; и, когда он, перед тем как перейти к последнему антифону, опустился на колени, он ощутил эту завороженность и благоговение, которое вызывали у его друзей сила, заключенная в песне, глубина и необъятность вселенной, подвластной Райсу, — и той великой ответственности, которую возлагала эта вселенная на его плечи.

На вытянутых руках он поднял сына, и песня его зазвучала как молитва. Ивейн словно оказалась рядом с ним, у локтя, хотя и не вставала со своего места. Сердца и разумы их слились, и нежный голос ее присоединился к его голосу, вначале робко, потом все смелее. «Adsum domine...»

Узри меня, Господи: Все дары мои — у ног Твоих. Узри меня, Господи: Всего сущего Ты Творец, Безраздельно правишь Ты Светом и Тьмою, Жизни Податель и Дар Жизни — все это Ты. Узри меня, Господи: Предан я всецело воле Твоей. Узри меня, Господи: Жизнь моя — служение Тебе, власть моя над плотию и духом — от Тебя. Веди же, Господи, меня и сохрани от всякого искушения, Дабы с честию Тебе служил и не уронил Дара своего...

Он умолк, и благоговейная тишина окружила его. По щекам его заструились слезы смирения, ибо он явственно ощутил, что Небесная Благодать осенила этот священный круг, улыбнувшись его сыну, и, стоя на коленях, он благодарно поклонился. Затем медленно поднял голову и, оглядевшись, увидал, что все друзья его стоят на коленях, погруженные в глубокую задумчивость.

Только Ивейн смотрела на него блестящими от слез глазами, и он, поднявшись на ноги, бережно передал ей сына. Только Ивейн, подумал он, поняла, что сейчас произошло, как понял это он сам.

Опустившись на одно колено, он обвил рукою ее талию, прижался головой к ее плечу и с нежностью посмотрел на сына, Тиега Джорема, который однажды станет Целителем.