"Кладбище" - читать интересную книгу автора (Маккинти Эдриан)

10. Измена в Белфасте

Легкая дымка размывает резкие очертания далекой горы. Солнечные лучи ласково скользят по кронам бесчисленных деревьев. За окном беспечно порхают яркие бабочки и голубые мотыльки. Поляна вокруг дома звенит от щебета птиц. Неподвижны перистые облака. Синее, цвета балахона палача, небо перечеркнуто белыми следами самолетов.

Я несколько раз сгибаю и разгибаю пальцы. Сажусь. Потираю ногу под наручниками.

Я городской житель. Мне неизвестны названия деревьев, но я знаю, что их здесь несколько пород. Черно-коричнево-зеленым ковром они покрывают холмы и долины, скрадывая истинную топографию местности. Лишь кое-где видны просветы — следы старых пожарищ, поляны, извилистые тропы.

Насыщенный кислородом воздух пьянит. Мы не в горах, иначе бы я это уже почувствовал. Вокруг только лес, но мне кажется, что мы недалеко от воды. Соленой воды. Это может быть побережье, бухта, залив — что угодно. Я чувствую запах Атлантики, и это утешает меня по утрам, когда я просыпаюсь: каждый раз — в другой комнате, каждый раз — другим человеком, которому грозит новая опасность.

Вот уже пять лет я ни дня не был Майклом Форсайтом — простым, веселым парнем, каким я был в старое доброе время. Впрочем, вряд ли оно было для меня добрым.

На всякий случай проверяю наручники и кровать. Но толстые железные прутья крепки, а наручники надежно заперты. И все равно близость Атлантики бодрит и вселяет надежду. Это да еще записка, которую я оставил на «Королеве Елизавете». Но главное — неведомо откуда взявшееся чувство, что все решится именно сегодня.

Сегодня.

Я просыпаюсь готовым к войне. И я намерен первым нанести удар. Питеру Блекуэллу осталось жить сорок восемь часов, потом Трахнутый его убьет. В моем распоряжении примерно столько же времени: когда из Белфаста поступят результаты проверки, станет ясно: Шон Маккена не тот, за кого он пытался себя выдать.

Вот почему мне пора действовать.

Первым делом необходимо выяснить хотя бы примерное местоположение дачи Джерри Маккагана. В окно мне видны кусок леса, холмы, участок заброшенной железнодорожной ветки, которую дикая природа вновь отвоевала у людей. Между деревьев сразу за сараем я различаю насквозь проржавевший железнодорожный вагон без крыши и колес. И только сама дача отнюдь не напоминает скромную лесную обитель, какая обычно ассоциируется у нас с портретами первых президентов на купюрах мелкого достоинства. Дом кажется просто огромным. Он построен в форме буквы «Г», имеет два этажа в высоту и окружен по меньшей мере тремя служебными постройками. Я бы даже не назвал этот сложенный из толстых тесаных бревен дом дачей. Это скорее летняя резиденция или загородное имение. Не знаю, сколько акров окружающего леса принадлежит Джерри, но не сомневаюсь: целиком поместье стоит не один миллион долларов.

И это обстоятельство тоже питает мои надежды.

Если бы федералам нужно было разыскивать скромный лесной домик вроде хижины Унабомбера, [44] не значащийся ни в одном земельном кадастре, нам с Питером было бы совершенно не на что рассчитывать, но я уверен, что столь крупное владение не избегло внимания местных властей, всегда охочих до налоговых долларов. Разумеется, ФБР потребуется время, чтобы добраться сюда, но рано или поздно они здесь появятся. А если повезет, прибудут еще до того, как я и мальчишка превратимся в полуразложившиеся трупы.

В кухне под моей комнатой раздается веселая песенка.

— Sur le pont d'Avignon, Von у danse, Von у danse. Sur le pont d'Avignon, Von у danse tout en rond... — напевает Соня с канадским акцентом. По голосу сразу понятно: нет у нее никаких тревог и забот. Неужели она не понимает, что Трахнутый убьет парня, причем сделать это ему так же легко, как срубить дерево? Неужели ни один из них не хочет даже задуматься о том, что они совершили и что их ждет? Кто-то стучится в мою дверь.

— Войдите, — приглашаю я.

Это Кит. Она в черном платье и ботинках «Доктор Мартенc». Кит не выспалась, веки у нее припухли, под глазами — темные тени, но от этого она кажется еще очаровательней. В руках Кит держит поднос, на подносе — свежие круассаны и кофе.

Она закрывает дверь и садится рядом со мной на кровать. Поднос Кит ставит на маленький столик в изголовье.

— Трахнутый сказал, что нам придется подержать тебя в комнате день или два. Там, на яхте, ты, наверное, сказал что-то такое, что вызвало его подозрения. Я не знаю, что ты такого особенного сказал, но Трахнутый вечно... В общем, мне очень жаль, Шон. — Она слегка пожимает мне руку.

— Трахнутый просто спятил, — говорю я ей. — Окончательно спятил.

— Папа и Джеки защищали тебя, как могли, но он даже не стал их слушать, — рассказывает Кит. Ее прохладные тонкие пальцы спокойно лежат в моей загрубелой, покрытой шрамами ладони.

— Это завтрак? — спрашиваю я.

— Да, конечно. Соня сама их испекла. Они очень вкусные, но если хочешь, можешь макать их в кленовый сироп. Его тоже делала Соня.

— Спасибо, — говорю я. — Я как раз проголодался.

Пью кофе. Он горячий и крепкий.

— Очень вкусно!

— Я сама варила, — хвалится Кит с довольной улыбкой.

— А где этот... генеральский сынок?

— Мы заперли его в коптильне. С ним все в порядке. Конечно, он сильно напуган, но этого и следовало ожидать. Когда мы с Соней носили ему завтрак, мы сказали, что через день или два его наверняка отпустят.

Я качаю головой.

— Трахнутый его убьет. Готов спорить на что угодно, — говорю я.

— Нет, не может быть! Он этого не сделает. Трахнутый вовсе не собирается его убивать, но даже если бы он хотел, папа ему не позволит. А папа главный. Трахнутый должен его слушаться. — Голос Кит звучит не слишком уверенно.

— И Джерри, и Трахнутый — они оба знают, что Питер должен умереть. Государственный департамент США и долбаное Министерство иностранных дел Великобритании ни за что не пойдут на сделку с террористами только для того, чтобы спасти жизнь сыну какого-то генерала. И когда истечет назначенный срок, Трахнутый его убьет, потому что знает: в противном случае «Сыновьям Кухулина» конец. Никто и никогда больше не будет принимать их всерьез.

Кит хмурится. Она тщательно обдумывает то, что я ей сказал. Я решаю не давить на нее. Сейчас главное — заронить семена сомнения; поливать их следует, когда они прорастут.

— Кстати, где мы? — спрашиваю я как можно небрежнее.

— На даче, глупый!

— Я знаю, что на даче, сладенькая. Но где находится сама дача?

— В Мэне.

— Мэн большой.

— Как тебе объяснить... Ближайший к нам город — Белфаст. Слышал о таком? До него миль десять или около того. Когда папа искал место, где построиться, он купил землю в этих краях, потому что у него были здесь связи. Надо будет как-нибудь свозить тебя в город и показать этот Белфаст, чтобы ты сравнил его со своим родным городом. Я думаю, на всей Земле не найдется двух других столь непохожих мест!

— Не сомневаюсь. Идея неплохая. А нельзя ли сегодня съездить в этот американский Белфаст? Как ты думаешь? — интересуюсь я с воодушевлением.

Кит грустно качает головой. Расправляет спутавшиеся волосы и ищет заколку, чтобы челка не лезла в глаза.

— Нет, нельзя. Скорее всего нельзя. Трахнутый наверняка не разрешит.

— Жаль. Очень жаль. А может, все-таки спросишь? Попытка не пытка.

— Не знаю. Попробую.

— Скажи-ка, а как часто вы сюда ездите?

— Два-три раза в год.

Я издаю негромкий театральный стон и делаю глоток кофе.

— Что с тобой? — удивляется Кит.

— Ничего. Просто нога болит.

— Твоя здоровая нога или?.. — Она деликатно не договаривает.

— Здоровая, конечно. Наручники очень тугие, и нога совершенно затекла. Ощущение такое, словно ее иголками колют. Слушай, Кит, можешь сделать мне одолжение?

— Конечно. А какое?

Я прикасаюсь к ее руке. Кит вздрагивает.

— Я знаю, что Трахнутый все равно не разрешит мне съездить с тобой в город, но может быть, он позволит мне немного прогуляться вокруг дома? Я буду с тобой, к тому же если он боится, то может для страховки сковать мне наручниками руки. Мне необходимо немного размяться, потому что нога болит чертовски сильно.

Я откусываю круассан, макаю то, что осталось, в кленовый сироп, и тоже отправляю в рот.

— У-мм, вкусно!..

— Я передам Соне, что тебе понравилось.

— Ну как, спросишь у Трахнутого насчет прогулки? А то я уже готов на стенку лезть.

— Когда ты хочешь пойти?

— Чем скорее, тем лучше.

Кит встает:

— Я попробую на него нажать. Все наши считают, это просто позор, как он с тобой обращается!

Она наклоняется и целует меня в щеку.

— Вернусь минут через пять, — обещает она.

Кит выходит из комнаты, и я слышу, как она спускается вниз. Слышится приглушенный разговор, потом Кит возвращается с Трахнутым. Волосы у него мокрые и обмотаны полотенцем, а сам он в халате и шлепанцах.

— В чем дело, Шон? — говорит он недовольным тоном. — Мне казалось, ты сам был не против посидеть пару деньков под домашним арестом.

— Я и сейчас не против. Просто мне нужно прогуляться, иначе могут начаться судороги. Все дело в кровообращении: оно и так нарушено, поскольку у меня всего одна здоровая нога, а тут еще эти наручники. Мне и нужно-то всего минут тридцать-сорок — слегка пройтись, размять мышцы... Если хочешь, можешь сковать мне руки — я не возражаю.

Трахнутый пожимает плечами.

— Что ж, почему бы нет? — говорит он. — Кит, будь добра, принеси снизу мои брюки.

Кит уходит.

— Ну, как идут дела? — спрашиваю я.

— Нормально.

— Ты позвонил куда хотел?

— Да. Я дал им сорок восемь часов. Если они не выпустят Ньюаркское Трио, парнишка умрет.

— И каков твой прогноз?

— Я думаю, их освободят. Эти трое — пешки; ирландская община давно добивается от Клинтона, чтобы он их выпустил. Если он так поступит — выиграют все. Клинтон будет выглядеть еще большим гуманистом, наши соратники выйдут на свободу, а мы одним махом завоюем себе репутацию серьезных парней, с которыми нельзя не считаться.

В этот момент возвращается Кит с джинсами Трахнутого. Он достает из кармана связку ключей и протягивает девушке.

— О'кей, Кит, сними наручники. Когда он оденется и обуется, скуешь ему руки впереди. Можете пойти погулять, только далеко от дома не отходить. Вы должны оставаться в пределах видимости. И не забывай, что Шон еще под подозрением. Если он выкинет какой-нибудь номер — кричи. Мы сразу же прибежим.

Трахнутый достает из кармана халата пистолет и не выпускает его из рук, пока Кит открывает наручники. Немного подумав, он отвинчивает от ствола глушитель, и я ловлю себя на том, что прекрасно понимаю его мысли. На многие мили вокруг нет ни одного человека, так что если ему придется убить меня или Питера, он может сделать это, не боясь, что кто-то услышит выстрел.

Когда Кит защелкивает наручники у меня на запястьях, Трахнутый сам проверяет, сработал ли замок.

При этом он мне еще и подмигивает.

— Не обижайся, приятель. Когда мы закончим это маленькое дельце и нас признают в Стране Отцов, все будет по-другому. О неудачах можно будет забыть, а в качестве извинения я возьму тебя на настоящую, большую операцию. Я уже сейчас уверен, что ты будешь не последним человеком в нашей организации.

Он дружески толкает меня в плечо.

— Надеюсь, — отвечаю я.

Мы с Кит выходим из комнаты, и она помогает мне спуститься по ступенькам.

При ближайшем рассмотрении дача Джерри оказывается даже больше, чем я представлял. Это огромное здание с просторным атриумом, напоминающим крытый двор, и шестью или семью спальнями, которые располагаются на втором этаже по периметру. В целом архитектура постройки куда больше напоминает швейцарское шале, чем хижину первопоселенцев в Кентукки. Большой камин сложен из грубо обтесанных каменных глыб, добытых по соседству. На первом этаже располагаются кухня, гостиная открытой планировки и столовая. Чтобы согреть все эти помещения зимой, пришлось бы, наверное, спалить половину окружающего леса, но летом, когда в открытые окна врывается прохладный ветерок с гор, находиться здесь, наверное, очень приятно.

Да и жизнь обитателей дома отнюдь не отличается простотой и безыскусностью. Я заметил широкоэкранный телевизор, стереосистему и колонки, при виде которых фанатики «Аэросмита» позеленели бы от зависти. И это наверняка еще не все.

Когда мы спускаемся, Джеки и Соня завтракают за большим сосновым столом. Джеки в плавках. Волосы у него влажные. Вероятно, в поместье есть бассейн, а может быть, где-то рядом находится озеро.

— Всем доброго утра, — говорю я.

Джеки кивает.

— Как спалось? — спрашивает он, изо всех сил стараясь не смотреть на «браслеты» у меня на руках.

— Нормально.

— Кит принесла тебе позавтракать? — спрашивает Соня.

— Да, все было очень вкусно, спасибо, — отвечаю я.

— Кленовый сироп наш, домашний, — добавляет Соня.

— Кит мне сказала. Замечательная вещь! А где Большой Босс?

— Джерри еще не вставал. Он утверждает, что здесь ему замечательно спится, — говорит Соня и улыбается безмятежно и как-то совсем по-домашнему.

Что ж, думаю я, постарайся сохранить эту декоративную улыбку до того момента, когда Питер Блекуэлл будет молить о пощаде. Посмотрим, как это у тебя получится.

— Джерри сам спроектировал этот дом? — спрашиваю я.

— Да. Он занимался этим на досуге, для собственного удовольствия.

— А лес вокруг тоже ваш?

— Да, двадцать акров, — говорит Соня.

— Наверное, вам приходится платить чертовски большой налог?

— Понятия не имею. — Соня пожимает плечами.

Кит вопросительно глядит на меня.

— Ну что, будешь трепаться или пойдем гулять? — спрашивает она.

— Только не уходите далеко, чтобы вас было видно из дома, — напоминает Трахнутый, который как раз спускается в столовую. Положив пистолет на угол стола, он садится заканчивать завтрак.

— Знаю! — раздраженно бросает Кит.

Я вижу, что Джеки только что начал есть, поэтому спрашиваю:

— Не хочешь немного прогуляться с нами по лесу, Джеки?

— Не-а, я еще не завтракал, — говорит он.

Отлично.

Мы с Кит выходим из дома.

У дома стоят «мерседес» и фургон, чуть подальше видны служебные постройки. Лес начинается футах в тридцати от дома.

Небо какое-то тусклое, а воздух прохладнее, чем я ожидал.

— Кажется, начинает холодать, — говорю я.

— Угу, — откликается Кит. — Соня слышала по радио: в нашу сторону идет из Канады холодный фронт.

— Странно, я как раз подумал, как, должно быть, трудно отапливать такой домину в холодную погоду, — замечаю я.

— Да, — соглашается Кит. — Что бы там ни говорила Соня, я думаю, что сегодня ночью температура может упасть до сорока с небольшим. Трахнутый сказал, что нам, возможно, придется нарубить дров и разжечь огонь в большом камине. Но ты не беспокойся, мы не замерзнем.

— А Питер в коптильне? — спрашиваю я. — Там, наверное, нет большого камина.

Кит вздыхает с таким видом, словно я своим бестактным вопросом испортил весь разговор.

— В коптильне тепло, — говорит она, а я поворачиваю голову и смотрю в сторону трех одноэтажных построек, разбросанных по поляне за домом. Все это типичные финские домики с крутой двускатной крышей, которая начинается почти от самой земли. Интересно, который из них коптильня?

— А можно его увидеть?

— Кого?

— Питера.

Кит качает головой:

— Трахнутый наверняка бы не разрешил.

— Ну и не надо, — говорю я, не желая заострять внимание на своем вопросе.

— Так что бы ты хотел посмотреть в первую очередь? Может, обойдем вокруг дома? Или лучше прогуляемся к озеру?

— Давай к озеру.

— Вообще-то из дома его не видно, но ведь в наручниках ты ничего не сможешь мне сделать! — Она смеется.

Смогу, детка, еще как смогу!..

— Конечно, в наручниках я совершенно беспомощен, — с готовностью соглашаюсь я.

Мы углубляемся в лес и идем по едва заметной тропе, ведущей от дома куда-то вниз.

— Как здесь тихо и спокойно! — говорю я. — У вас, наверное, и соседей нет?

— В соседней долине живет какой-то немец. В нашу сторону он почти не ходит.

— А до Белфаста отсюда десять миль?

— Это по прямой. По дороге немного дальше.

— Все равно на машине, наверное, минут пятнадцать-двадцать?

— Да, что-то около того. И ты прав, здесь действительно очень тихо, особенно по сравнению с уик-эндами на Плам-Айленде, когда всякие подонки... Вот мы и пришли.

Тропа, по которой мы идем, упирается в небольшое озеро или, вернее, пруд около ста ярдов в поперечнике. Он густо зарос тиной, илистое дно покрывает ковер опавших листьев и веток, сбитых ветром с окрестных деревьев. Не исключено, что где-то в иле, среди останков животных и рыб, погребены один-два трупа бывших соратников Джерри и Трахнутого.

— Я знаю, оно не очень красивое, — говорит Кит. — Папа собирается его почистить, чтобы здесь можно было купаться или даже плавать на байдарке.

— Мне казалось, Джеки уже окунулся.

— Да? Впрочем, он храбрее меня.

— Давай немного посидим, — предлагаю я и, не дожидаясь согласия, поднимаюсь на небольшой взгорок чуть в стороне от тропы. Там я сажусь на ствол упавшего дерева. Место во всех отношениях удачное: отсюда я могу видеть и слышать каждого, кто будет приближаться к нам со стороны дома.

— Садись, — приглашаю я Кит.

Это мой единственный шанс, черт побери, и я не имею права его упустить! Кит садится. Ее платье слегка задирается, собираясь в складки чуть выше колен. Она облизывает малиновые губки в предвкушении чего-то необычного и волнующего.

— Я должен сказать тебе одну вещь, Кит, но мне не хотелось бы, чтобы нас кто-нибудь подслушал, — говорю я и беру ее за руку.

— Какую? — спрашивает она с несколько наигранным воодушевлением.

— Мне кажется, ты уже знаешь...

— Нет, не знаю! — В ее глазах появляется испуг.

— Знаешь, — уверенно говорю я. — Это касается нас с тобой: тебя и меня.

Кит щурит глаза. Она и в самом деле знает, что я собираюсь ей сказать. Женщины всегда чувствуют такие вещи.

— Надеюсь, ты не собираешься надо мной подшутить, — говорит она. Видимо, торжественность момента так на нее действует, что она даже забывает коверкать слова на модный среди молодежи манер.

— Я совершенно серьезен, Кит. Мне кажется, между нами что-то происходит. Что-то очень важное. Настоящее. Однажды я уже был влюблен, но та женщина любила другого, и ничего хорошего из этого не вышло. Но я отлично помню, что испытывал тогда. Примерно то же я чувствую сейчас, когда вижу тебя, — медленно начинаю я.

И смотрю на нее.

Я очень стараюсь, чтобы противоречивые эмоции, которые бушуют во мне, никак не отразились на моем лице. Путаница чувств, хаос в мыслях... Ощущение настолько странное, что я и сам не в состоянии понять, притворяюсь я или нет, говорю одну только ложь, или в моих словах все же присутствует правда.

Но пути назад нет, теперь мне остается только одно: идти до конца.

— Мне кажется, я влюбляюсь в тебя, — говорю я и делаю многозначительную паузу. Пусть понимает как хочет.

— Ты не должен говорить ничего подобного, если... если на самом деле ты так не думаешь, — почти шепчет в ответ Кит.

Ее глаза закрыты, пальцы сильнее стискивают мою руку.

— Но ведь я так думаю. И я уверен, что это не просто симпатия, возникающая между людьми, у которых много общего. На самом деле все совершенно наоборот: ты занимаешься серфингом, я даже плаваю с трудом; ты богата, а я нет; ты американка, я — ирландец. Но все это не имеет никакого значения. Неважно, кто ты, откуда ты родом, чем занимаешься и все такое. Я просто полюбил тебя, полюбил с той самой секунды, когда впервые увидел в Ревери в баре, где ты обслуживала столики. У меня в голове как будто вспыхнула лампочка, и чей-то голос сказал: «Это она, Шон, твоя единственная. Один раз ты ошибся, но на сей раз ошибки быть не может. Это она!» Вот как это было, Кит, и я уверен: ничего бы не изменилось, если бы ты не была красивой, умной, милой. Даже если бы ты была плохой, глупой, злой, я бы все равно в тебя влюбился, но мне повезло. Чем больше я тебя узнаю, тем сильнее убеждаюсь, что ты — совершенство, идеал. Мой идеал.

Кит часто-часто моргает и изумленно глядит на меня. Как только я замолкаю, она резко отворачивается. Она не в силах заговорить и, кажется, вот-вот расплачется. Почти две минуты мы сидим молча; тишину нарушают только ветер в кронах деревьев, пение птиц да плеск воды.

Я жду.

Сейчас ее ход.

Я чувствую... Что же именно я чувствую? Вину? Да.

Ни к чему обманывать себя. Сильнее всего во мне сейчас чувство вины, хотя и других чувств немало. Я виноват во лжи, упрятанной в другую ложь, которая в свою очередь упакована в ложь побольше. И я даже сам не понимаю, была ли лживой — и в какой степени — только что произнесенная мною речь.

— Я... я не знаю, что сказать, Шон... — бормочет она.

— Не нужно ничего говорить. Мне хотелось... я должен был высказать то, что я столько времени носил в своем сердце. Чтобы ты знала, что я чувствую... Я не требую от тебя взаимности. Мне только было нужно, чтобы ты знала. Теперь я сказал тебе, а ты мне поверила, и этого достаточно. Пока я больше ни о чем не прошу.

Она снова сжимает мою руку. И неожиданно целует ее.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, Шон. Мне нужно подумать, — просит Кит.

— Вовсе не обязательно говорить, можно просто молчать.

— Нет, давай поговорим. Я хочу, чтобы ты говорил, мне нравится слышать твой голос, — настаивает она.

— О чем же мы будем говорить?

— О чем-нибудь. Ты говори, а я буду слушать и думать. Расскажи... о чем-нибудь, чего я не знаю.

— О чем-нибудь, чего ты не знаешь? Гм-м... О'кей, ладно. Тебе, наверное, это неинтересно, но... В общем, некоторые считают, что ирландцы были первыми белыми поселенцами на Американском континенте. Есть предположение, что они обосновались в Мэне или Канаде — в Новой Шотландии, словом, в здешних краях. Это, разумеется, только гипотеза... Ты слышала легенду о святом Брендане?

— Нет. Расскажи.

— Эта история немного похожа на сказку, однако не исключено, что святой Брендан и несколько ирландских монахов действительно пересекли Атлантику на коракле. Они отплыли из Ирландии и, двигаясь строго на запад, должны были высадиться на берег где-то в этих местах. Здесь святой Брендан встретился с индейцами; он проповедовал им христианство и пытался обратить из язычества к истинной вере. Потом монахи путешествовали по побережью, пережили удивительные приключения и видели множество чудес. Наконец они построили церковь и вернулись домой. А не так давно — кажется, в семидесятых — один сумасшедший англичанин построил точную копию коракла Брендана и добрался на нем до Америки.

— Что такое коракл? — спрашивает Кит.

— Честно говоря, не знаю. По-моему, это что-то вроде большой лодки, обтянутой тюленьей или китовой шкурой.

— А когда это было?

— Давно. Примерно за тысячу лет до Колумба.

— А ты еще что-нибудь знаешь о путешествии этого Брендана?

— Так, кое-что, — говорю я.

— Расскажи.

И я рассказываю ей все, что помню о святом Брендане, святом Патрике и других ирландских миссионерах-мореплавателях. Кит внимательно слушает; она понемногу избавляется от напряжения, иногда смеется, но по-прежнему крепко держит меня за руку. Прежде чем я успеваю закончить рассказ, она внезапно поворачивается ко мне, и я вижу, что ей не по себе: она нервничает и словно чего-то боится.

— Я хочу тебя, — шепчет Кит застенчиво и так тихо, что я едва могу расслышать ее слова. Отпускает мою руку, снимает ботинки и платье, и вот она уже стоит передо мной обнаженная. У нее очень белая кожа, маленькие груди, длинные ноги, темные волосы и темно-синие глаза. Она так прекрасна, что у меня перехватывает дыхание. Кровь паровым молотом стучит в ушах.

Кит помогает мне снять ботинки и брюки. Я вытягиваю вперед скованные руки, она проскальзывает между ними, прижимается ко мне и целует.

Мы опускаемся на лесную подстилку. Кит слегка изгибается в пояснице, приподнимаясь надо мной; мои руки лежат у нее на спине, направляют ее, касаются позвоночника, ласкают ягодицы и гладят темный затылок. Мы робки и неторопливы, словно для каждого из нас этот раз — первый. Кит полностью уступила мне инициативу, и я осторожно укладываю ее на покрывающий землю ковер из листьев, прижимаю к себе и касаюсь губами ее тела. Я целую ее белые плечи и губы, которые чуть кривит неуверенная, испуганная улыбка. Но вот Кит снова ложится сверху, вытягивается во весь рост и тоже целует, целует меня, шепча искренние и нежные слова:

— Я чувствую то же самое, Шон... С той самой ночи, когда ты вез меня домой. Я... не могла с собой справиться. Просто не могла, хотя и старалась... — И она говорит мне еще одну очень важную вещь: — Это мой самый первый раз, Шон!..

Я потрясен до глубины души. Мне кажется невероятным, чтобы в наш совсем не пуританский век, в наше распущенное время девушка берегла себя для того единственного, настоящего, кто появится точно в назначенное судьбой время и никак не раньше. Значит, думаю я, все ее предшествующее поведение было чистой бравадой, игрой на публику. А теперь Кит решила, что ее единственный наконец появился.

Очень медленно, осторожно я ложусь на нее сверху и по ее лицу вижу: она считает, что так и должно быть. Что именно так было у всех. Не грубо, не второпях, не от скуки или от отчаяния, а так, как сейчас. Завораживающая геометрия движений, неземное блаженство, счастье получать и дарить. Как в медленном танце, мы перемещаемся в пространстве, ища самое удобное положение. Но вот Кит направляет меня в себя, и я чувствую ее учащенный пульс.

— Я знаю, Шон, это странно, но я...

— Тс-с, не надо...

Я делаю всего одно движение, но для нее это пробуждение. Откровение почти божественного свойства. Однако и для меня это значит не меньше. Ее васильковый взгляд, отсветы мыслей, скользящие по лицу... Раньше я почти никогда не мог разгадать, что скрывается за ее мимолетными улыбками, но теперь я читаю по лицу Кит как по книге.

— Обними меня! Крепче! — просит она.

— Да, родная, конечно.

— Обними и никогда не отпускай!

— Не отпущу, — обещаю я и закидываю ей за спину соединенные наручниками руки.

Мы занимаемся любовью на траве, под деревьями, словно простой смертный и эльфийская волшебница. Или все наоборот, и это я лесной дух, а она заблудившаяся в чаще принцесса из старинной сказки с несчастливым концом?

Мы занимаемся любовью, и она негромко вскрикивает, а я обнимаю и успокаиваю ее.

О, прекрасные, восхитительные минуты! Будущего нет, есть только настоящее: стук ее сердца, испарина на гладкой коже, нежные губы да глубокие лесные глаза, в которых светится сознание бесконечно наполненного бытия.

Ничего иного и желать нельзя. Но я уже видел этот фильм, и мне слишком хорошо известно, что за мирной сценкой обязательно последует катастрофа.

Я прижимаю ее к себе, и мы снова занимаемся любовью в почти абсолютной тишине неподвижного леса. Ни один звук, ни один шорох не тревожат нас, и в какой-то миг в этом зачарованном молчании мне мерещится смутное обещание счастливого будущего, в котором мы с Кит будем вместе.

Но я знаю, что это только затишье перед бурей.


Леса были густыми, нехожеными, и пространство между стволами пронизывали острые солнечные лучи, сочившиеся сквозь кружево листвы.

Краснокожие научили их надрезать кору деревьев, чтобы добывать сладкий сок, показали им съедобные ягоды и гнезда диких пчел. Опьяненные тишиной и спокойствием, они пробирались между вековыми пихтами, гигантскими ильмами и какими-то диковинными деревьями, еще не известными цивилизованному человеку.

С тех пор как они покинули богатое рыбой побережье, они не видели ничего, кроме леса. Лес тянулся на многие мили вокруг, и было совсем неудивительно, что местные жители поклонялись лесным духам. Финтан, Даана, они тоже были здесь, а выходя на лесные прогалины, путники ощущали и нечестивое присутствие древнего Пана. Время от времени они набредали на капище, курган или другое священное для язычников место, но не боялись, ибо их поддерживала вера в Единого Бога.

Они пересекали реки, по которым поднимался идущий на нерест лосось, слышали вой волков и видели в вышине орлов и даже грифов — странных птиц, которых никто из монахов, за исключением одного итальянца, никогда в жизни не встречал.

Поднявшись на лесистый кряж и глядя на раскинувшиеся внизу речные долины, они впервые позвонили в колокол, призывающий к молитве Божьей Матери. Здесь они сложили из скромного камня небольшую часовню во имя святого Патрика, казавшуюся еще меньше по соседству с огромной горой. Жизнь буквально кипела вокруг, бурлила, переливалась через край. Она просто била в глаза, куда ни кинешь взгляд, и священник из Альбы едва не впал в гностическую ересь, предположив, что здешний мир не познал Первородный Грех и остался не тронут злом. Впрочем, Брендан быстро образумил его и даже наложил на него епитимью, велев облечься во власяницу в знак полного раскаяния. Но в глубине души Брендан знал, что красота — самый страшный растлитель и что монахов соблазняет сама земля...


Я проснулся.

Кит смотрела на меня. Она была уже полностью одета.

— Ты спал, — прошептала она.

— Откуда ты знаешь?

Она улыбнулась:

— У тебя глаза быстро двигались под веками.

— Который час? — спросил я, садясь и стряхивая со спины прилипшие листья и иголки.

— Почти двенадцать. Скоро обед.

— Трахнутый, наверное, здорово злится.

— Нет. Пока ты спал, я отошла к тому месту, откуда меня было видно из дома, и помахала ему рукой в знак того, что все в порядке. Он, конечно, спросил, где, черт побери, Шон...

— И что ты ответила?

— Крикнула, что у тебя живот схватило и срочно понадобилось в туалет, — объяснила Кит и хихикнула.

— А он что на это сказал?

— Да ничего особенного. Он, по-моему, даже не особенно рассердился. Они с папой о чем-то спорили, и ему было не до тебя, но все же велел нам поторопиться.

— Повезло! — отозвался я. — И все-таки тебе следовало меня разбудить.

— Нельзя будить детей, когда они спят, — убежденно сказала Кит. — И вообще — когда Трахнутый мне что-нибудь приказывает, я всегда поступаю одинаково...

— Как же?

— Игнорирую его.

Я протер глаза, сел на бревно и натянул трусы и брюки. Поправил протез и под восхищенным взглядом Кит зашнуровал ботинки. Если она все еще сравнивала меня с Джеки, я, похоже, записал на свой счет очередное очко.

Заметив, что я перехватил ее взгляд, Кит покраснела и отвернулась. А я подумал, что пора сравнений прошла: Джеки теперь обратился в пустяк, не стоящую внимания мелочь. Вопрос, кто кого больней уязвит, больше не стоял. Речь теперь шла о жизни и смерти.

Я подобрал с земли майку и, стряхнув с нее еловые иглы, стал смотреть на Кит. Я смотрел на нее так долго, что она не выдержала и улыбнулась.

— Ты хочешь мне что-то сказать? — спросила она.

— Да. — Я кивнул. — Я жалею, что заснул, потому что у нас мало времени, а другой возможности поговорить нам может не предоставиться. Присядь-ка и послушай, что я тебе скажу, только слушай очень внимательно...

— Ты вдруг стал таким серьезным! — рассмеялась Кит. — Не представляю, как тебе это удается! У меня, например, до сих пор голова кружится от счастья! — добавила она, довольно удачно пародируя манеру выпускницы привилегированной частной школы.

— Я не шучу, Кит. Садись.

Она нахмурилась и села рядом со мной на бревно.

— О'кей, выкладывай, что там у тебя, — проговорила она требовательно.

— Завтра Питера Блекуэлла убьют, — сказал я. — Британское правительство не пойдет на переговоры. Никаких уступок террористам — и британцы, и американцы уже давно придерживаются этого жесткого правила. Существует специальная инструкция: никогда и ни в чем не уступать шантажистам, похитителям и прочим... — Я старался говорить как можно медленнее и доходчивей.

— Но Рейган однажды уступил! — возразила Кит.

Я покачал головой:

— Это было исключение из правил — абсолютно незаконное и не санкционированное высшей властью. Какой-то полковник проявил дурацкую инициативу... Британское и американское правительства никогда не пойдут на подобную сделку. Питера не будут ни на кого обменивать — Ньюаркское Трио останется в тюрьме, это я тебе гарантирую. Как ты думаешь, что случится дальше?.. На карту поставлена репутация Трахнутого, так что ему просто придется убить парня. А ты станешь соучастницей...

— И ты тоже, — сказала Кит.

— И я. И все остальные. Потому что Трахнутый наверняка убьет его; это так же верно, как то, что мы с тобой сидим сейчас на этом дереве.

Кит вздрогнула:

— Я не думаю, что до этого дойдет. Трахнутый просто блефует, как в покере.

— Трахнутый убил уже много людей. У него на совести десятки жизней. Помнишь женщину, которая работала в «Настоящих английских товарах»? Трахнутый убил ее за день до нашего отъезда сюда. А Джеки пришлось убирать следы — помнишь, он об этом упомянул? Трахнутый изнасиловал ее, потом долго пытал, разрезал ей живот до самого горла и спокойно смотрел, как она истекает кровью...

Последние следы беззаботности изгладились с лица Кит. Теперь я полностью завладел ее вниманием.

Я дал ей несколько мгновений, чтобы обдумать услышанное, и продолжил:

— Трахнутый — настоящий психопат. Он готов убить тебя, меня и любого, кто встанет у него на пути. Он сумасшедший, фанатик. Если не веришь, что он убил ту женщину, — спроси Джеки. Он был там и своими глазами видел, что с ней сделал Трахнутый. Его даже стошнило — так это было ужасно. Трахнутый жестоко пытал ее на протяжении нескольких часов, она долго мучилась, прежде чем умереть. И я уверен, то же самое ждет этого мальчика — Питера Блекуэлла. А сколько ему, по-твоему, лет? Не больше двадцати, правда? И он не совершил никакого преступления.

— Они сказали, что просто выставили эту женщину из города, — проговорила Кит непослушными губами, но я видел, что ей самой эти слова кажутся неправдоподобными.

— Выставили из города?! Брось, Кит, ведь ты сама этому не веришь! Ты слишком умна, чтобы попасться на столь очевидную ложь. Мы же не в кино о Диком Западе, это там героические ковбои могут вышвырнуть из города неугодного человека. Нет, Кит, ты не поверила этому, когда тебе об этом сказали, и ты не веришь этому сейчас. Ты знаешь, что ее убили. Трахнутый убил, а мы с Джерри и Джеки погрузили труп в фургон, отвезли на Плам-Айленд и закопали на солончаковом болоте.

Кит выглядела потрясенной. Несомненно, она о многом догадывалась, но не позволяла себе об этом задумываться. Она старалась не думать о том, каким бизнесом занимается ее приемный отец на самом деле, о его возможной причастности к разного рода темным делишкам. Кит нравилось жить в большом, богатом доме, кататься на серфборде и слушать романтические сказки об Ирландии. Носить зеленое, петь республиканские гимны и обожать отважных борцов за свободу — Джерри Маккагана и его верного соратника Трахнутого Мак-Гигана. Но она знала. Не могла не знать. Теперь она пребывала в нерешительности, и слезы, вновь выступившие у нее на глазах, были отнюдь не слезами радости.

— И эта англичанка была не первой его жертвой. Трахнутый проговорился, что в прошлом году у него возникли сходные проблемы с другой женщиной. Ее он тоже прикончил. Он сказал это в присутствии Джеки и твоего отца. Если хочешь удостовериться, спроси у них. Но я не вру, мне это совершенно ни к чему. Меня заботит только одно: когда Трахнутый поймет, что его затея провалилась, он замучит и убьет Питера, который выглядит как чертов хиппи, в жизни не причинивший вреда ни одному живому существу!

Кит вытерла слезы и бросила на меня надменный взгляд.

— Мой папа не позволит Трахнутому убить этого мальчика! — сказала она.

— Но ведь позволил же он ему расправиться с женщиной.

— Она была агентом ФБР.

— Так утверждает Трахнутый, но ведь ты сама видела ее, разговаривала с ней. Неужели она хоть чем-то похожа на агента? Впрочем, даже если она была агентом, разве она заслужила, чтобы он ее насиловал и мучил?

Кит покачала головой.

— К чему ты затеял это разговор, Шон? — спросила она осторожно.

Я взял Кит за руку и взглянул в ее чуть влажные, синие и ясные глаза.

— Мы можем его остановить. Ты и я — мы можем это сделать!

— Как?

— Тебе придется под каким-нибудь предлогом взять машину и поехать в Белфаст. Там ты позвонишь в ФБР. Они приедут и арестуют нас всех. Конечно, мы получим срок за похищение, но не за убийство! А этот парень останется в живых, — сказал я.

— Почему я должна это сделать? Ты хочешь, чтобы я предала всех?! — спросила она, и поначалу я решил: Кит не нравится, что совершить столь серьезный поступок придется именно ей. Но, похоже, мое предложение вообще не пришлось ей по душе.

— Но ведь я не могу поехать в Белфаст вместо тебя. Ты же видишь... — Я показал на свои скованные руки.

— Не можешь. Зато ты можешь убежать прямо сейчас. Я скажу, что ты ударил меня так, что я потеряла сознание, а ты скрылся. За пару часов ты доберешься до Белфаста, а я... А мне не придется ни на кого доносить.

— Не говори глупости, Кит! В наручниках, да еще на протезе, я не пройду и мили, как Трахнутый и Джеки нагонят меня и убьют.

Она выпустила мою руку и встала.

— Пожалуй, нам лучше вернуться, — сказала она совсем другим, холодным тоном.

В этой внезапной холодности мне послышалась неуверенность. Кит колебалась, и это означало только одно — смерть. Я понял, что, если я хочу убедить ее, мне нужно сделать это сейчас, как можно скорее, пока у меня еще есть время.

— Ты не поняла, Кит. Спасти жизнь Блекуэллу можешь только ты. Скажи отцу, что хочешь сделать запасы продуктов, возьми машину Сони и поезжай в Белфаст. Там ты пойдешь в полицейский участок и попросишь срочно связать тебя с ФБР...

Кит повернулась ко мне спиной, чтобы я не видел ее лица и не смог прочесть по нему, что она думает и чувствует. Ее плечи вздрагивали от рыданий. Я молчал. Ей нужно время, чтобы понять и принять ситуацию, думал я. Но я ошибся.

Кит вытерла лицо и повернулась ко мне:

— Я не сделала бы ничего подобного, даже если б захотела. Федералы нас убьют, как убили ни в чем не повинных людей в Уэйко. И ничью жизнь я не спасу, наоборот, мы все здесь подохнем! — почти выкрикнула она.

— Нет, что ты! Никто не погибнет: ни ты, ни Джерри — вообще никто!

— Но мой папа попадет в тюрьму, и я тоже!.. — проговорила она, и слезы снова покатились по ее бледным щекам.

— Ни в какую тюрьму ты не попадешь. Поверь мне: ты не проведешь за решеткой и одного дня. Я обещаю, Кит. Что касается твоего отца, то он может заключить сделку с законом. Федералам нужен только Трахнутый, — настаивал я.

— Откуда ты знаешь? И как вообще ты можешь что-то обещать?!

Я поднялся и обнял Кит за плечи.

Я должен был сказать ей правду.

Только в этом случае она бы поняла, что мои слова не пустой треп. Она бы поняла, что, хотя я обманул всех, я не лгал, когда говорил ей о своих чувствах. Правда стала бы светом, способным осветить путь к выходу из создавшегося положения, из этого запутанного кошмара!

Правда освободила бы Кит и меня от прошлого, которое висело на нас тяжким грузом, тянуло ко дну и грозило разлучить.

И ведь она уже доказала, что умеет хранить тайну. Кит ни словом не обмолвилась о том, что я когда-то служил в Британской армии, ни когда Трахнутый сказал, что должен проверить меня еще раз, ни даже когда мы собрались на «Королеву Елизавету», чтобы похитить генерала этой самой армии. Промолчав, она как бы вступила со мной в заговор против Трахнутого. Кит была молода, и я не всегда мог ее понять, но у нее была собственная система ценностей, которой она и придерживалась. Да, сейчас я требовал от нее почти невозможного — предать своих. Но я надеялся, она поймет, что для такого поступка есть очень веские основания. Кит ненавидела Трахнутого — это я уже понял и не сомневался: если мне удастся представить дело под нужным углом, она поверит, что я сражаюсь вовсе не с Джерри. Кит будет считать, что мой враг — только Трахнутый, и тогда она без колебаний примет мою сторону.

Особенно если сейчас я скажу ей правду. Я доверю Кит свою жизнь, и это будет моей козырной картой. Только это поможет ей преодолеть психологический барьер и сделать решительный шаг.

Я чуть отступил назад и, взяв Кит за подбородок, слегка приподнял ей голову, чтобы видеть ее глаза.

— Я обещаю, Кит, что власти будут снисходительны к тебе и твоему отцу. Я об этом позабочусь.

— О чем ты говоришь?! — Ее недоумению не было предела.

— Женщина, которую убил Трахнутый, действительно работала на ФБР и на британскую разведку, — сказал я.

— Но откуда ты?..

— Потому что я тоже на них работаю. Это они подослали меня в бар в Ревери в надежде, что мне удастся познакомиться с тобой и завоевать твое доверие. Это они нашли мне работу в Солсбери, которую я выполнял на пару с другим агентом, чтобы ты увидела меня там. Меня специально привезли в Штаты, чтобы я внедрился в вашу группу и помешал вам совершить новые преступления, которые могут сорвать мирный процесс и спровоцировать эскалацию насилия в Ольстере. Как видишь, все, что я сделал, сделано ради Ирландии, ради ее мирного будущего.

Губы Кит задрожали, рот слегка приоткрылся, но она молчала.

— Это правда, Кит. Вот уже пять лет я связан с ФБР. И зовут меня не Шон, а Майкл. Все, что я рассказывал о себе раньше, — выдумка, но то, что я говорил о нас с тобой, — чистая правда. Я люблю тебя. Я действительно полюбил тебя с первого взгляда, и это случилось в тот вечер, когда ИРА покушалась на твоего отца. Ты не безразлична мне, Кит, и именно поэтому я не хочу, чтобы ты совершила ошибку, ведь если ты допустишь, чтобы Трахнутый убил Питера Блекуэлла, ты погубишь себя. Твоя жизнь будет разрушена, даже не начавшись. Мало этого, ты уничтожишь своего отца, Соню, Джеки... Мы все погибнем из-за его безумия. Трахнутый по-настоящему спятил, и это не преувеличение. Он не просто фанатик, он — больной, психопат. Настоящий Трахнутый. Даже из Ирландии его изгнали, потому что он свихнулся. Знаешь ли ты, к примеру, что он со мной сделает, если узнает, что я британский агент? О-о, прежде чем умереть, я успею тысячу раз позавидовать женщине из Ньюберипорта, которую он зарезал!

Внезапно я заметил, что Кит пятится от меня, словно я ударил ее в живот. Вся кровь отхлынула у нее от лица.

— Ты... ты... ты лжешь! — проговорила она так тихо, что я даже не понял, произнесла она эти слова в действительности или мне это только почудились.

— Да, я солгал. Мне пришлось сделать это. Ты сама говорила, что цель оправдывает средства, помнишь? Сделай, как я прошу, и мы спасем Питера, спасем твоего отца и всех остальных!

— Ты солгал мне!

— Иначе я не мог. Если бы я этого не сделал, меня бы сейчас здесь не было, и никто, никто не смог бы остановить это безумие! Ну давай же, Кит!.. Ты же знаешь: то, что я предлагаю, единственно возможный выход!

— Какой выход? О чем ты? — пробормотала она растерянно.

— Выслушай меня, Кит. Успокойся и сосредоточься. Ты должна поехать в Белфаст. Скажи, что у тебя месячные и тебе нужны тампоны или еще что-то. Трахнутый тебе поверит. Возьми машину и отправляйся. В Белфасте свяжись с ФБР или с полицией. Скажи, что они должны появиться здесь после полуночи, когда все будут спать. Тогда не будет ни стрельбы, ничего. Нас арестуют и...

— Тебя не арестуют, — перебила она.

— Меня — нет, но Трахнутый отправится за решетку на всю оставшуюся жизнь. Твой отец, Соня и Джеки получат небольшие сроки и вскоре выйдут на свободу. Это единственно разумный вариант, Кит, потому что в противном случае у вас на совести будет бессмысленное убийство, не говоря уже о том, что вам придется годами скрываться от полиции. Но и это еще не самое страшное, потому что Трахнутый будет убивать и убивать — до тех пор, пока не попадется. Он как болезнь, которая поражает всех, кто с ним соприкасается. Трахнутый носит в себе бациллы зла, которое способно передаваться другим. Ты должна сделать решительный шаг сейчас, потому что иначе для твоего отца может оказаться слишком поздно. Если Трахнутый убьет Питера, Джерри сочтут соучастником и отправят в тюрьму на очень долгий срок. А может случиться и нечто худшее...

— Если я поступлю, как ты говоришь, мы все окажемся за решеткой, — негромко возразила Кит.

Она удерживала себя в руках последним напряжением воли. Глаза у нее были большие и несчастные, и я видел, что она находится на грани эмоционального срыва. Как я мог с ней так обойтись? Как мог довести ее до такого состояния? Да очень просто... Никакого выбора у меня все равно не было.

— Нет. То есть вы получите сроки, но только за похищение человека, — быстро сказал я. — Я могу присягнуть, что этот план принадлежит Трахнутому и остальные участвовали в нем по принуждению. Им дадут всего несколько лет, Кит. Два, три года — и все. Ты мне веришь?

— Верю ли я тебе? — переспросила она дрогнувшим голосом.

— Да. Ты должна мне поверить, просто должна, потому что другого выхода нет. И это правильный выход, потому что ты выбираешь жизнь. А жизнь всегда лучше смерти, — горячился я, но Кит никак не могла понять, что я пытаюсь ей втолковать.

— Значит, по-настоящему тебя зовут Майкл?

— Да. Я родился в Ирландии, но живу в Америке с девяносто второго.

— И ты работаешь в полиции?

— Нет. Я... В общем, это довольно долгая история, сейчас речь о другом. Открыв тебе правду, я рискую всем, в том числе своей жизнью. Ты ведь понимаешь это, правда? Теперь моя жизнь в твоих руках, я сам вручил ее тебе, будто пойманную птицу. Ты можешь спасти ее, а можешь задушить. Моя жизнь как птица в твоих руках...

— Я не знаю, как быть, Шон... то есть Майкл, — сказала она, все еще колеблясь. — Правда не знаю!..

— Сделай это для меня, Кит. Ты нужна мне. Я люблю тебя и хотел бы разделить с тобой свою жизнь. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Она с горечью рассмеялась и вытерла мокрые от слез щеки тыльной стороной ладони.

— Вот как? Только я почему-то не чувствую себя счастливой, — всхлипнула она.

— Я понимаю, милая, понимаю! Сейчас тебе очень больно, но это пройдет. Нужно только немножко потерпеть. Все будет хорошо, нужно только быть мужественной, смелой, умной. Тебе нельзя переигрывать. Нельзя, чтобы они что-то заподозрили.

— Что я должна сделать? — спросила она глухим, монотонным голосом

— Сейчас мы с тобой вернемся в дом, и ты скажешь Соне, что у тебя начались месячные. Потом скажешь Джерри, что тебе нужна машина, чтобы съездить в город. Разговор об этом лучше всего завести часа через два после нашего возвращения, чтобы Трахнутый не заподозрил, что идея может исходить от меня.

Кит покачнулась:

— Это уж слишком. Я не могу. У меня голова раскалывается!

— Нет, Кит, нет!.. Ты отлично справляешься. Просто отлично!

Она сделала еще шаг назад, так что бревно, на котором мы только что сидели, оказалось между нами.

— Мне нужно подумать, — сказала она совсем другим голосом.

— Да, конечно. Думай сколько нужно.

Я наклонился вперед, чтобы взять ее за руку, но Кит страдальчески сморщилась и отпрянула.

— Не прикасайся ко мне! — прошипела она.

— Извини.

— Мне нужно подумать! — повторила Кит. — Почему, черт тебя побери, тебе понадобилось говорить мне все это именно сегодня? Этот день мог стать лучшим в моей жизни. Я много лет ждала, когда я смогу сделать это с человеком, которого... в общем, с подходящим человеком, но ты все испортил! Мне еще никогда не было так плохо. Мне кажется, моя голова вот-вот лопнет!

— Не спеши, Кит, думай как следует. Думай, а я еще немного посижу здесь.

Кит кивнула и, не оглядываясь, бросилась в лес, а я снова опустился на толстый ствол упавшего дерева. Я ждал минуту. Пять. Десять минут. Вернется ли она? Неизвестно.

И все же я ни о чем не жалел. Это был мой единственный шанс. Я обязан был его использовать.

Спустя какое-то время я пересел на землю, привалясь спиной к замшелой коре. Я все еще ждал, а ветер усиливался и становился холоднее. Легкие перистые облака исчезли, лазурно-голубое небо заволокло сероватой дымкой, а на краю его появилась зловещая иссиня-черная полоса туч. Это и был тот самый грозовой фронт, который быстро двигался на нас из Канады.

В лесу треснул под чьей-то ногой сучок. Звук донесся со стороны озера, и я сразу понял, что он означает. Проклятие! Кажется, мне конец.

Птицы молчали, словно предчувствуя беду.

Я поправил брюки, подтянул ремень и опустился за бревном на четвереньки. Снова послышался хруст сломавшейся ветки.

Я больше не сомневался.

Она им все рассказала.

И теперь они пришли, чтобы убить меня. Сучок хрустнул под ногой человека, которого Трахнутый послал в обход, чтобы он засел на тропе между озером и мной. Остальные подойдут сзади. Может быть, они даже попытаются выгнать меня на него, как фазана. Они будут двигаться от дома с оружием наготове, выкрикивая проклятия и угрозы, и я, конечно, побегу по тропе. А там — с пистолетом или с дробовиком в руках — уже будет ждать меня он. Скорее всего, это будет Джеки. Из всей компании он самый проворный и легкий на ногу.

Итак, Джерри и Трахнутый сзади, Джеки впереди.

Кит, конечно, не примет участия в этой загонной охоте. Трахнутый прикажет ей оставаться в доме, с Соней. И на этот раз Кит его послушается.

В лесу снова было тихо. Это, впрочем, ничего не значило. Я знал, что не ошибся в своих предположениях.

Да, впереди у меня Джеки, позади — большие парни Трахнутый и Джерри, которые, по всей вероятности, разошлись в стороны градусов на девяносто и приближаются одновременно с двух сторон.

Я выбрался из-за упавшего ствола, заполз в кусты и стал вглядываться в пространство между деревьями.

Никого.

Разумеется, треск, который я слышал, мог иметь вполне невинное происхождение. А вдруг это олень, наступивший на старую валежину, или белка, совершающая головокружительный прыжок с дерева на дерево, или даже нагревшийся за день и лопнувший от тепла сухой сук?

Но я знал, что это не так.

Это был чертов Джеки; я был уверен в этом не на сто, а на всю тысячу процентов.

Скинув кожаную куртку, которую Кит набросила мне на плечи, и оставшись в грязной черной майке, я, как мог, пополз вниз к тропе, стараясь испачкаться посильнее. В моем положении могла пригодиться любая маскировка, даже такая скверная.

Что же ты наделала, Кит! Ты подписала мне смертный приговор. Обрекла меня на нечеловеческие муки. Но я тебя понимаю. Тебе пришлось выбирать между любовью и долгом... И ты предпочла мне идею, которая кажется тебе благородной и возвышенной.

Но Майкла Форсайта так легко не возьмешь!

Несмотря на то что мое положение выглядело по настоящему критическим, на моей стороне все же оставались кое-какие преимущества. В лесу царил довольно плотный сумрак, в котором я мог попробовать затеряться. Моих противников больше, но что они собой представляют? Неопытный пацан, одышливый толстяк и самоуверенный псих — вот и вся их армия. А я прошел суровую школу выживания и стал дерьмом, которое не тонет, тараканом, который из любой щели выползет. Это я был той пресловутой песчинкой, которая, однажды попав между шестеренок, в конце концов вывела из строя весь механизм преступной империи Темного, и это я отправил его подручных кого за решетку, а кого еще дальше.

Лежа на животе, я по-змеиному скользил вниз по усыпанному листьями склону.

Главное сейчас — не поднимать голову и не осматриваться. Не ползти — скользить.

Я огибал корни деревьев, протискивался сквозь кусты ежевики и зарывался в кучи прелых прошлогодних листьев.

Я иду за тобой, Джеки-малыш.

Ты здесь самое слабое звено.

Лес затих, словно насторожившись, и эта неестественная тишина ясно указывала на опасность. Враги были рядом и продолжали приближаться. Если бы уже наступила ночь, я мог бы спрятаться и переждать опасность, но день еще не кончился, и спасение было только в движении. И я продолжал сползать по склону к тропе, к пруду.

Ах, Кит, что же ты натворила!..

На что ты рассчитывала? Что меня поймают? Что я спасусь?

Бог тебе судья.

Я перебрался через обломок скалы и оказался на каменистом участке склона, гораздо более крутом, чем я предполагал. То ли здесь прошел пожар, то ли поработало наводнение, а может, в этом месте когда-то росло дерево, которое ветер вывернул с корнями и сбросил вниз, но земля здесь была совершенно голой — ни кустов, ни корней, за которые можно было бы уцепиться. Попав на этот участок, я заскользил все быстрее и быстрее и наконец полетел кувырком.

Остановился я только в самом низу, на небольшой травянистой лужайке.

Падая, я, конечно, наделал шума.

Поднявшись на четвереньки, я прислушался. Нигде никого. Теперь я был примерно в сотне футов от бревна, на котором недавно сидел и где — как, без сомнения, сказала им Кит — меня следовало искать.

Я был один, и я был в наручниках, а их было трое, и они были вооружены, и все же я мог попытаться их обмануть.

Если я буду двигаться в том же направлении, прикинул я, то рано или поздно попаду на дорогу. Может быть, мне повезет, и я сумею тормознуть какую-нибудь машину. Но если враги меня не найдут, им придется в срочном порядке покинуть дом в лесу. Бежать, чтобы скрыться в каком-то другом тайном убежище, которое Джерри вполне мог подготовить на случай таких вот непредвиденных обстоятельств. Они, разумеется, будут деморализованы и растеряны. Им будет совершенно ясно, что теперь они — разыскиваемые законом беглецы, что Джерри никогда не сможет вернуться к спокойной, обеспеченной жизни в своем роскошном особняке на океанском побережье.

Убьют они Питера Блекуэлла перед тем, как бежать, или возьмут его с собой? Поймет ли Джерри, что игра проиграна? Захочет ли он сдаться или будет сражаться до конца?

На сопротивление он мог решиться только по очень веским причинам, следовательно, мне ни в коем случае нельзя было попасться им сейчас. Я должен оторваться от преследования, скрыться, спастись.

И не только ради себя, но и ради этого сопляка Блекуэлла-младшего. И ради нее. Ради всех, если на то пошло, потому что Трахнутый был так же опасен для них, как и для меня.

Он был человеком без перспективы. Обреченным, конченым человеком. Я не сомневался, что он с одинаковой легкостью погубит и себя, и всех, кто окажется поблизости. По его милости Джерри и компания могут надолго отправиться на казенные харчи, и это в лучшем случае.

Среди деревьев футах в пятидесяти слева от меня мелькнула белая рубашка. Это был Джерри. Он шел через лес, сжимая в руках тяжелую двустволку, и, хотя он отдувался, пыхтел и сопел, вид у него был решительный и грозный, как у крупного медведя. Меня он еще не заметил. Вот он остановился и вытер рукавом вспотевший лоб.

Я снова юркнул в подлесок и затаился.

Бросив взгляд на солнце, я попытался поточнее сориентироваться.

Пруд находился от меня ярдах в ста, но шедшая вдоль его берега тропа почти вся была на виду. И все же мне казалось: если мне удастся до нее добраться, я, пожалуй, сумею вырваться. Нужен только один стремительный рывок. Как только я окажусь на противоположном берегу, мне нужно будет бежать во весь дух, держа курс на вершину ближайшего холма. Перевалив за гребень, я сумею затеряться в соседней долине. Дальше нужно будет идти строго на восток, пока я не выйду к дороге, к какой-нибудь ферме, поселку — хоть куда-нибудь.

Тропа, ведущая к пруду, была совсем рядом, но где, черт побери, Джеки?

Он должен быть где-то здесь!

Я медленно пополз вперед.

Приготовился.

Воздух стал заметно холоднее, поднявшийся внезапно ветер нес с собой дыхание близкого дождя.

С минуты на минуту мог начаться ливень. Это тоже было мне на руку.

Я снова заскользил на животе вниз по склону. В рот набились листья и прочий мусор.

Внезапно я услышал шипение включенной портативной рации.

— Ты нашел его следы? — раздался из ее динамика запыхавшийся голос Трахнутого.

— Нет, — отозвался Джеки — он находился в нескольких шагах от меня на небольшом пригорке. — Пока нет.

Привстав на колени, я осторожно выглянул из-за тернового куста. Вот и он... Рация в левой руке, револьвер в правой. Джеки стоял спиной ко мне; защищаясь от ветра, он втянул голову в плечи и слегка наклонился вперед.

Если бы я смог вывести его из игры и завладеть оружием, это уравняло бы чертовы шансы.

Джерри не под силу гнаться за мной вверх по холму, следовательно, мы с Трахнутым сможем побеседовать один на один.

То, что нужно.

Джеки медленно двигался от меня, направляясь к скальному обнажению на склоне, откуда он мог бы осмотреть окрестности. Почти не вставая с четверенек, я бесшумно последовал за ним. Оставалось шесть футов, пять, четыре...

Я прыгну на него. Прыгну ему на спину и попытаюсь обхватить шею левой рукой. Резкий рывок может сломать ему шею. Я заберу его куртку, рацию, револьвер, выстрелом разобью замок «браслетов» и спрячусь на другой стороне пруда.

Я оторвал руки от земли. Сгруппировался. Начал выпрямляться. Б-бамм!

Оглушительный грохот.

Страшный удар в плечо.

Меня подбросило в воздух, закрутило...

Я налетел на дерево и сполз по стволу вниз. Судя по ощущениям, у меня была сломана по меньшей мере половина ребер.

Джеки обернулся. Он стоял прямо надо мной. Я приземлился у его ног. Протянул было руку, чтобы схватить его за ногу и рвануть на себя, но движение оказалось таким замедленным, что он без труда увернулся.

Шок, словно от удара молнии. Ребра. Сломанный нос. Легкая контузия — пуля, попавшая мне в плечо, отрикошетила в голову. Раны были не слишком тяжелые, но сейчас они могли меня погубить.

— Не двигаться! — приказал Джеки, наставляя на меня свой крошечный револьверчик двадцать второго калибра.

— Я попал в него!— завопил где-то позади Трахнутый. — Попал, мать его так!

— Иди сюда! — позвал Джеки.

Запыхавшись, подбежал Трахнутый. Его пистолет еще дымился, а ухмылка была, как всегда, омерзительной.

— Он умер? — спросил Джеки.

— Ничего подобного. От этого он не умрет. Не так ли, Шон, или как там тебя на самом деле?.. Я его только ранил, Джек.

— Отличный выстрел.

— Ага. И я чертовски рад, что не убил его. Предатель должен умирать медленно. Он еще тысячу раз пожалеет, что моя пуля не угодила в его гнилую башку!

— Не только предатель, но и лжец! — прорычал Джеки.

— Пожалуй, нам лучше перейти к делу, — сказал Трахнутый, и я с трудом повернулся, чтобы взглянуть на него. Его губы изогнулись в предвкушении, глаза лихорадочно блестели.

«Пожалуй», — хотел я сказать, но у меня оказался полный рот крови. Кровь была везде: в носу, во рту, даже, кажется, в ушах. Медленные, горячие струйки стекали по подбородку в вырез майки. Руки и ноги словно налились свинцом. Веки отяжелели. Глаза закрывались сами собой.

Сквозь шум в ушах я с трудом различал голоса.

— Ты подстрелил его, Трахнутый? — спросил подоспевший Джерри.

— Да.

— Он мертв?

— Нет, Джерри, очень даже жив.

— Что будем делать? В яму его?

— Конечно. Но сначала его надо допросить. Отнесем его в коптильню, к генеральскому сынку.

— Может быть, включим его в условия нашей сделки?

— Нет, Джеки, мы используем предателя в качестве наглядного примера, чтобы другим было неповадно шпионить за нами. Когда федералы его найдут, им станет ясно, что они совершили серьезную ошибку. Я хочу, чтобы они поняли — и все остальные тоже, — что мы не в игрушки играем.

Просто оставь меня здесь, Трахнутый. Ради всего святого!.. Я скоро умру, обещаю! Только оставь меня здесь!

— Хочешь, чтобы я оттащил его в коптильню?

— Да. У тебя, кажется, была веревка?..

Напуганные выстрелом птицы снова защебетали в листве. Кто-то завязывал на моем бедре грубую веревочную петлю. Капли воды брызнули мне в лицо — это был долгожданный дождь. Частый холодный дождь из Квебека, с Гудзона или с Ньюфаундленда.

— Нет, Джек, не так. Здесь нужен скользящий узел. Дай-ка мне...

— Я держу... Подними ему ноги, а я накину петлю.

— Лучше на шею, а не на ноги...

— Сделай, как он говорит. Надень петлю на шею.

Нет, не нужно! Зачем веревка? Просто брось меня здесь, Трахнутый. Оставь меня в этом лесу, и я умру. Дождь превратится в снег, и никто не найдет меня до марта, когда я оттаю, словно языческое приношение новой весне. А может быть, меня не найдут еще очень долго, пока от меня не останется ничего, кроме скелета, пары ботинок и прекрасно сохранившегося углеволоконного протеза.

— Смотрите, он шевелится, ползет куда-то! Наверное, удрать хочет!

— Держи крепче веревку!

Я ползу? Куда? Все равно куда. На север, под прикрытие грозового фронта, дышащего близкой зимой. За реку Святого Лаврентия, за Оттаву и Капискау.

— Давай, Трахнутый, действуй.

Если я сумею ползти достаточно долго, то рано или поздно окажусь в стране медведей. Между этим местом и Северным полюсом вообще ничего нет, и я мог бы преодолеть это пространство незамеченным, потому что сейчас я тоже невидим.

Веревка натянулась, стиснула горло, и я перестал дышать.

— Тащить его, что ли?

— Нет, сначала его надо научить послушанию.

И на меня градом посыпались удары. Жестокие удары трех пар обутых в тяжелые башмаки ног. Неистовые, яростные и бессильные удары троих разочарованных и преданных мужчин.

По ногам, по ребрам, по голове и в пах. Я терпел их целую минуту, а потом без всяких усилий перенесся в другое место.