"Тревожная вахта" - читать интересную книгу автора (Успенский Владимир Дмитриевич)

ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ

Получив разрешение адмирала, я тотчас перебрался на тральщик. Майор Астахов тоже. Он обосновал это таким образом: «Юридически мы с вами одно лицо, выполняем совместно одно и то же задание. Значит, разрешение, данное вам, автоматически распространяется и на меня».

Строго говоря, майор должен был остаться на берегу. Но ему, как и мне, надоело ожидание. Хотелось быть в том месте, где должны развернуться главные события. Собираясь на тральщик, Астахов проинструктировал своего помощника, приказал ему поддерживать с нами радиосвязь.

Не скрою, в глубине души я был доволен, что майор вышел в море вместе со мной. Хоть и недолго были мы с ним знакомы, но успели сдружиться. Особенно после новогодней ночи. Я уже привык делиться с ним своими мыслями и сомнениями. И странное дело, Астахов не казался мне больше непривлекательным. Я как-то не замечал теперь ни его чрезмерной полноты, ни багровых щек, ни мешковатой одежды. Рассудительность, неторопливость майора успокаивающе действовали на меня. Думалось так: если в сложной обстановке один я не смогу быстро принять решение, то вместе с Астаховым мы сделаем это наверняка и безошибочно.

На карте цепочка кораблей дозора выглядела внушительно. Создавалось впечатление, что все подходы к заливу плотно перекрыты. Но это только на карте. А в море каждому дозорному судну приходилось контролировать довольно большой участок. Прибавьте ещё темноту, туман, снежные заряды. Всё это — союзники диверсантов и наши враги. Нет, мы не могли гарантировать, что немцы не проникнут через линию дозора. И кто знает, может быть, они скрытно, за снеговой завесой, пробираются уже к заливу? Эта мысль не покидала меня.

Мы с Астаховым стояли на мостике тральщика, когда сигнальщик вдруг крикнул громко:

— Правый борт тридцать пять! Плавающий предмет!

Нервы мои были настолько напряжены, что я вздрогнул и зачем-то схватился за кобуру пистолета. Потом я не мог без стыда вспоминать об этом.

Тральщик резко свернул в сторону. Вытянулись вперед тонкие стволы пушек и пулеметов.

— Плавающее бревно! — доложил сигнальщик.

Напряжение, охватившее меня, сразу прошло. Но я, наверное, был очень бледен: командир тральщика с удивлением смотрел на меня.

— Пойдемте выпьем горячего чайку, — предложил Астахов, взяв за локоть. И уже на трапе добавил тихо: — Надо поблагодарить сигнальщика.

— За что?

— Он хорошо наблюдает. Не его вина, что это только бревно.

— Да, — согласился я и крикнул: — Командир, объявите краснофлотцу благодарность от моего имени. Предупредите всех наблюдателей: смотреть внимательно!

— Есть! — ответил командир.

Мы с майором спустились вниз, в теплую, ярко освещенную каюту. Астахов потушил верхнюю лампу, оставил только настольную. Сказал строго:

— Ложитесь, Осип Осипович. Вы не спали почти сутки, а впереди ночь без отдыха.

Я послушался. В самом деле, отдохнуть было просто необходимо. Но сон не приходил. Я лежал, закрыв глаза, и лишь изредка поглядывал на майора. Он сидел возле стола слишком высокого для него. У себя в кабинете Астахов подкладывал на стул подушку, а тут ему нечего было подложить. Он водил по карте пальцем и шевелил при этом губами, будто разговаривал сам с собой.

Потом я всё-таки задремал. Проснулся часа через четыре. В каюте было пусто. Я вышел в коридор и спросил вестового, где майор Астахов.

— На мостике. Приказал доложить ему, когда вы встанете.

Через минуту майор был уже в каюте. Вошел холодный, в заиндевевшей шинели. Щёки его прямо-таки пылали багровым румянцем. Влажно блестели глаза. Он был чем-то очень доволен.

— Слушайте, какое решение, — быстро заговорил он. — Тральщик должен стоять у входа в залив. Я уже советовался с командиром корабля. — Он посмотрел на меня, ища одобрения. Я кивнул. — Нам незачем мотаться в море. Рядом с нами будут стоять резервные большие охотники. Во-первых, этим самым мы создаем как бы еще одну линию дозора. А во-вторых, это центр участка. Отсюда нам легче следить за событиями. Отсюда удобно послать резервный БО в то место, где появится опасность. Я бы даже снял с первой линии ещё несколько кораблей.

— Ну, это уж чересчур, — возразил я. — И не в нашей власти. А всё остальное одобряю. Вы нашли как раз ту господствующую высоту, на которой надлежит быть командирам.

— Осип Осипович, вы уже способны шутить! — обрадовался майор. — Значит, теперь всё в порядке!

Мы разложили на койке карту и ещё раз обсудили предложение Астахова. План его действительно был хорош. Кроме всего прочего тральщик стоял на том фарватере, по которому мы в своё время возвращались из поселка и который был известен рыбаку Кораблёву…

Я всё время пишу о наших планах, догадках, о наших разговорах про «морских дьяволов». Тут ведь вот какое дело. Обстановка сложилась такая, что мы были поставлены в пассивные условия. Мы могли только размышлять и предполагать. Инициатива в данном случае принадлежала немцам. Разгадать намерение противника — в этом заключалась наша цель. Ещё раз повторяю: мы сделали всё, что могли. Но мы не знали, что фашисты бросят в бой не надводные суда, а погружающиеся лодки «бибер».

Побережье Северной Норвегии изрезано многочисленными фьордами, которые глубоко врезаются в материк. Среди других выделяется Люнгс-фьорд. Он довольно просторен, в глубине его меньше островков. Сюда могут заходить крупные корабли.

В январе 1945 года в Люнгс-фьорд упирался левый фланг двадцатой гитлеровской армии. Выбитые с советской земли и из Финляндии немецкие горные егеря заняли тут новые позиции, обороняя подступы к важному порту Нарвик.

Поздно вечером в Люнгс-фьорд вошли три подводные лодки, несущие на себе «биберов». Когда появилась луна, осветившая сопки и черную поверхность фьорда, на воде уже ничего не было. Лодки погрузились и легли на грунт. Советский разведывательный самолет, пролетевший вскоре над фьордом, не обнаружил здесь никаких изменений. Как всегда, его обстреляла зенитная батарея, как всегда, бороздил воду патрульный катер.

А на каменистом дне фьорда шла тем временем своя жизнь. Все шесть водителей «биберов» находились на одной лодке, где для них отвели специальное помещение. Они отдыхали, ещё и ещё раз припоминали очертания берегов в заливе, положение звезд. Врач советовал больше спать.

Лейтенант Мерц чувствовал какую-то непроходящую тоску, с жадностью смотрел на лица товарищей, слушал их голоса. Это была жизнь, и не верилось, что всё вдруг может кончиться, что останется эта подводная лодка, кто-то из этих людей, а его, Йоганна Мерца, больше не будет. Лейтенант гнал расслабляющие мысли. Впереди — встреча с противником. Нужно выполнить свой долг, всё прочее не имеет никакого значения.

Мерц и фельдфебель Штумме внешне были совершенно спокойны. Остальные водители, молодые парни, не научились ещё скрывать свои чувства. Они неестественно громко разговаривали и хохотали. Потом возбуждение сменялось задумчивостью, каким-то оцепенением.

— Проклятое ожидание действует на психику, — сказал Зигфрид Штумме. — И чего мы тут околачиваемся, а, Карл? — обратился он к сидевшему рядом с ним ефрейтору Заукелю.

— Командиры знают, что делать, — ответил тот.

— Э, что с тобой говорить! — махнул рукой Штумме. — Ничего хорошего ты не скажешь. Ты из тех людей, которые считают, что у каждого начальника по две головы.

Все засмеялись. В соединение «К» Заукель пришел из концлагеря, где служил надзирателем. Его взяли потому, что он был хорошим спортсменом — пловцом. Однажды, выпив, он показывал товарищам свои крепкие, с короткими пальцами руки и говорил, что этими руками он убил двадцать шесть поляков и евреев. Ему верили. Заукель ненавидел русских, хотя сам не был на Восточном фронте и никто из его родных не погиб там. Может быть, он боялся расплаты. Фельдфебель Штумме как-то сказал Мерцу, что в Германии здорово научились обрабатывать таких щенят, как Заукель. Штумме был прав, но Мерца коробил его цинизм. Фельдфебель недолюбливал Заукеля и часто посмеивался над ним.

— Ты не наедайся на дорогу, — посоветовал ему Штумме. — «Бибер» отрегулирован точно по весу водителя. Перехватишь лишку — не сможешь всплыть.

— Не есть теперь, что ли? — проворчал Заукель.

— Скорей бы в поход, — продолжал Штумме. — Ей-богу, мне надоело сидеть тут и любоваться этим юношей последней модели. Карл, отойди от меня. Из твоего уха пахнет навозом.

— Оставь его, — вмешался Мерц. — И куда ты спешишь? Успеешь в пасть к русским.

— Я настроен идти в бой — и вдруг отменят операцию! — Штумме говорил, усмехаясь. Лейтенант не верил в искренность его слов.

— Не отменят. Дело зашло слишком далеко.

— Всякое бывает. Какой-нибудь пустяк, и операция сорвалась.

— У нас не сорвется, — заявил Карл Заукель.

— Вот теперь я верю! — воскликнул Штумме. — Я ведь знаю, чем набита твоя голова! Как ты сказал, так и будет!

Все снова засмеялись, а Карл Заукель недоумевающе и обиженно посмотрел вокруг…

Подводные лодки пролежали на грунте до следующего дня.

В 11 часов немного посветлело, улучшилась видимость. Но не надолго. Сумерки полярной ночи вскоре сгустились снова. Под прикрытием темноты лодки вышли в море.

Водители «биберов» заняли свои места, готовые в любой момент захлопнуть крышки люков, если лодка начнет погружаться. Лейтенант Йоганн Мерц сидел в тесном отсеке своего «бибера». Все остальные помещения его судна, разделенного переборками, были заняты балластными цистернами, бензиновым мотором, электродвигателем для подводного хода и различными механизмами. В главном отсеке, вокруг водителя, под ним и даже над ним, находились рычаги управления, а также баллоны с сжатым воздухом для продувания цистерн, кислородный баллон для искусственного дыхания, бензобак и бензопроводы, идущие к двигателю.

Тоскливо сидеть в отсеке одному. В голову приходят невеселые мысли. Вспоминается дом, детство, вся прошлая жизнь. Да, вся жизнь теперь в прошлом. Будущего нет. Ещё несколько часов — и конец…

Совсем другими мыслями занят был фельдфебель Зигфрид Штумме, тоже сидевший в одиночестве в своем «бибере», укрепленном на палубе той же самой подводной лодки, позади боевой рубки. Штумме здраво смотрел на вещи. В 1940–1941 годах казалось, что фюрер действительно завоюет мир. Зигфрид надеялся, что и он после войны получит хороший кусок земли где-нибудь на востоке. Но война проиграна. Теперь надо заботиться о том, как сберечь себя до мирного времени.

Оказаться в плену Штумме не хотел. Он испытывал глубокий внутренний страх, едва начинал думать об этом. Немцы принесли русским столько жертв и разрушений, что ужасно было представить себе, какова же будет расплата. Во всяком случае, он, Штумме, не имел никакого желания расплачиваться. Ни плен, ни смерть не устраивали его.

Штумме никогда не считал себя дураком. И сейчас он искал выход из положения.

Подводная лодка шла быстро, её дизель работал на полную мощность. Корпус лодки мелко дрожал, вместе с ним вибрировал и корпус «бибера». Эта мелкая дрожь и натолкнула фельдфебеля на нужную мысль. Он вспомнил случай, который произошел на испытаниях месяца четыре назад. Один «бибер» везли на подводной лодке. В открытом море его спустили на воду. А когда включили электродвигатель, раздался взрыв. Водитель был тяжело ранен.

Это происшествие вызвало большой переполох, конструкторы долго ломали голову, пытаясь понять, в чем дело. Оказывается, сильная вибрация подводной лодки привела к тому, что у «бибера» ослабли соединительные гайки бензопроводов, внутри судна распространились пары бензина. Они взорвались от искры, возникшей при пуске электродвигателя.

В конструкцию внесли некоторые изменения. Считалось, что теперь «биберы» могут переносить тряску и вибрацию. Но ведь это только теоретически. Почему бы после долгой тряски бензопроводам и в этот раз не выйти из строя?

Штумме повеселел. Надо, чтобы в кабине чувствовался запах бензина. Тогда «бибер» не пошлют в операцию, это факт. Рискованно будет запускать двигатель. Да и закрывать водителя в кабине, наполненной парами бензина, тоже невозможно. Сейчас, в походе, когда время точно рассчитано, командиру и механику некогда будет искать место повреждения.

Фельдфебель взялся за гайку бензопровода, хотел чуть-чуть ослабить её. Но техники в базе постарались на совесть, гайка была закручена так крепко, что Штумме едва не бросил свою затею. Он вспотел, содрал кожу на пальцах, когда гайка наконец подалась. И этого было вполне достаточно. В отсеке появился пока ещё еле уловимый запах бензина. Ослабленная гайка выглядела, как и все другие. Штумме пробормотал весело:

— Черт возьми, никогда не думал, что бензин может пахнуть так приятно…

Не теряя времени, он вызвал командира и доложил ему. Тот, встревоженный случившимся, подробно расспросил фельдфебеля, а потом приказал найти и устранить неисправность.

Штумме горячо взялся за дело. Надо было показать, что работает он вполне добросовестно. Но тут как раз объявили воздушную тревогу. Лодка быстро погрузилась и некоторое время двигалась под водой. Когда она всплыла, фельдфебель снова обратился к командиру. Пока люк «бибера» был закрыт, в отсеке скопилось много паров бензина. Найти место утечки он, Штумме, не в силах. Вероятно, ослабли крепления в нескольких местах.

При этом у фельдфебеля был такой убитый вид, лицо выражало такое огорчение, какое бывает у человека, переживающего горькое разочарование.

— Я всё равно пойду! Я попробую! — воскликнул он. И тут же добавил: — Если, конечно, «бибер» не взорвется при запуске двигателя.

— Нет, — сказал командир, — это невозможно. Если «бибер» взорвется возле лодки, то повредит её. Если в пути — взрыв выдаст противнику не только тебя, но и других.

— Мне так хотелось ударить по этим проклятым русским!

— Понимаю, вполне понимаю твоё состояние, Штумме. Но ты не отчаивайся. Ты пойдешь в следующую операцию, я обещаю это.

— Хорошо быть в числе первых, — вздохнул Штумме и подумал, что до следующей операции далеко и неизвестно, состоится ли она.

— Я всё-таки попытаюсь поискать ещё, — сказал он, спускаясь в люк «бибера», — может быть, ещё удастся что-нибудь сделать…

…Лодка, на которой находились лейтенант Мерц и фельдфебель Штумме, двигалась головной и точно в срок прибыла в намеченный район.

Немцы выбрали место для спуска «биберов» северо-восточнее входа в залив. Они рассчитывали, что с этой стороны патрулирование ведется менее бдительно, чем со стороны, обращенной к фронту. И действительно, вокруг всё было спокойно. Корпус «бибера» скрылся в воде. Лишь невысокая рубка с колонкой перископа виднелась над поверхностью. Лейтенант Мерц, одетый в теплый непроницаемый комбинезон, поправил шлем и шагнул к Штумме. Лицо у лейтенанта белое. Он с трудом разжал сведенные волнением губы:

— Прощай, Зигфрид.

— Ганс, дорогой, очень прошу тебя, проверь, не пахнет ли в отсеке бензином…

Это было единственное, чем Штумме мог сейчас помочь своему приятелю. Ведь он обещал позаботиться о нём.

— Да, хорошо. — Мерц кивнул, но видно было, что он даже не разобрал слов фельдфебеля, думая о другом. Между ним и остающимися на корабле уже выросла глухая стена обреченности. Он вскинул руку: — Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — дружно ответили ему.

Мерц втиснулся в узкий люк. Рубка «бибера» угрожающе накренилась, когда лейтенант свесился на левый борт, проверяя клапан выхлопной трубы. Потом Мерц спустился вниз и закрыл за собой крышку люка. Через стекло рубки было видно его напряженное лицо. Он кивнул, слабая улыбка появилась у него на губах.

«Бибер» дал ход и медленно отошел от борта подводной лодки. Через минуту рубка исчезла, будто растворилась в темноте.

Мерц остался наедине с собой. Задвинув крышку люка, он отрезал себе путь назад, к жизни, к товарищам.

В его распоряжении было двенадцать часов. За это время нужно дойти до залива и преодолеть заграждения. Мерц не знал, сколько «биберов» следуют за ним. Ровно в три часа ночи все, кто доберутся до цели, выпустят свои торпеды. Тогда можно будет по взрывам сосчитать, скольким водителям повезло.